Хрустальный звон французского модерна

№ 39-2011-1 |

Галина Смоленская _________

Выставка «Искусство Рене Лалика» в Кремле _________

Прошедшая недавно в Музеях Московского Кремля ретроспективная вы­ставка явилась первым в России масштабным показом уникальных произведений выдающегося французского художника, имя которого в европейском ювелирном искусстве XIX–XX веков связано с рождением одного из самых романтических стилей в мировой художественной культуре – модерна.

«Рене Лалик – великолепный ювелир, мастер золотого и серебряного дела, прекрасный рисовальщик, блестящий стилист, дизайнер и мэтр художественного стекла», – говорит Елена Гагарина, генеральный директор Музеев Московского Кремля.

Родился Рене Лалик в 1860 году в провинции Шампань, в небольшом городке Аи. Детство он провел в Париже, но каждый год Рене возвращается на каникулы в Шампань. Он писал: «Там я ощущал желание отрешиться от всего. Там, под сенью огромных деревьев моей родины, сердце покидали печали, и все, казалось, говорило о любви». Он много рисует, много времени проводит на природе, которая стала частью его жизни, его самовыражением. Природные мотивы для него никогда не были просто некими образцами или лишь орнаментикой… Он рассказывал о долгих прогулках со своим дедом по равнинам Шампани и ее «темно-зеленым лесам, населенным таинственным миром насекомых и птиц». Рене с большим пиететом относится к тому, что рисует и изучает. И в своих ювелирных вещах, и позже в стекле, даже в эскизах, он всегда будет пытаться передать эту природу, эту жизнь. В его произведениях, совсем ранних или последних лет, эта медитативность присутствует постоянно. Декоративный язык творений Лалика сложился под влиянием детских зарисовок.

Лалик – редчайший образец художника, которому удалось в ювелирном искусстве, казалось бы, совершенно внешнем, декоративном, воплотить глубину, а нередко и драматизм чувств, что было всегда прерогативой высокого изобразительного искусства, живописи, скульптуры. Лалик, пожалуй, стал первым не «декоратором в ремесле», а великолепным, грандиозным и большим художником, имеющим в руках тончайшее, потрясающее мастерство, без которого невозможно было реализовать его идеи!

Преждевременная смерть отца Рене Лалика в 1876 году вынуждает совсем еще молодого человека начать профессиональную деятельность. Он решает стать ювелиром. Во время своего двухлетнего пребывания в Англии, в колледже Сиденхема, старом Хрустальном дворце Джозефа Пэкстона, он много рисует, готовится и побеждает в конкурсах, целые дни проводит в знаменитых лондонских музеях: Британском, Виктории и Альберта. Вернувшись в Париж в 1880 году, посещает занятия по моделированию, пробует свои силы в офорте.

С 1882 года Лалик целенаправленно занимается только рисунком и продает свои эскизы разным производителям. Он пытается вести совместные дела с малозначительными  фигурами,  публикует  свои рисунки.  Очень  многие ювелирные дома работают по его эскизам, но в то время все произведения Лалика распространялись под чужими именами, тогда как он, будучи автором замысла и истинным создателем, оставался безвестен.

В 1884 году рисунки Лалика были выставлены на Национальной выставке индустриальных искусств, организованной в Лувре по случаю представления бриллиантов Короны в зале Государств. Здесь на молодого художника обратил внимание великий ювелир Альфонс Фуке, который приветствовал и поздравил его словами: «До сих пор я не знал ни одного рисовальщика украшений, и наконец, вот он!»

Но Лалик может лишь рисовать, у него нет собственной мастерской. Пытаясь выйти на самостоятельный путь, в 1885 году он идет на весьма ответственный шаг – выкупает мастерскую своего коллеги и приятеля Жюля Детапа. Выкупает на деньги женщины, с которой сочетается браком. Он соглашается на этот брак ради коммерческого успеха, делает это сознательно. Обретя творческую свободу, Лалик наконец начинает работать…

1887 год. Рене Лалику – 27 лет. На выставке в Кремле – украшение для корсажа «Стая ласточек», созданное в это время. Художнику удалось передать не столько пластику, выразительность самостоятельной формы, сколько саму идею полета, то, что предметно передать нельзя! Причем он делает это не в эскизе, а в ювелирном украшении! Ювелирное искусство тех лет – это искусство сугубо бриллиантовое, тогда еще не было места другим камням, другим техникам, видению, подходу – тотальное господство бриллиантов! И Лалик, работая в этой отрасли, умудряется создать вещь совершенно иного толка. Украшение это необыкновенно, формы его удивительно пластичны, оно словно живое! Расположение ласточек могло быть абсолютно произвольным, их можно было разместить на корсаже платья, в прическе. Лалик вначале предложил рисунок Бушерону[1], тот отказался от эскиза, сказав, что он слишком фантазийный, не канонический. Но когда Лалик, уже имея свою мастерскую, создал эту парюру[2]  в материале, Бушерон тут же выкупает ее. Это было трудно себе представить: как из воздуха можно сделать ювелирное украшение? Лалик сделал!

Уже почти хрестоматийна история о том, как Лалик получил «звание» революционера в ювелирном искусстве. Он использует материалы, которые были немыслимы на авансцене ювелирного жанра, – рог, кость, цветные полудрагоценные камни. Все это роскошество материалов и техники, в которых он работал, было открыто им. Он был первый! В истории ювелирного искусства у стиля модерн, или, используя французский термин, ар­нуво, – есть имя, и имя это – Лалик! И если в живописи или архитектуре мы можем рассуждать об истории модерна в каждой стране, привлекая многочисленные громкие имена тех или иных архитекторов, живописцев или скульпторов, то ювелирный жанр поразителен тем, что имеет персональное имя в истории европейского и американского искусства – это Лалик! Исследователь, искусствовед Д.В. Сарабьянов писал, что во Франции еще не было архитектуры модерна, но там были Лалик и Галле[3].

Если говорить об истоках модерна и о стране его первенства – это, конечно, Англия. И Лалик, учась в Лондоне и будучи человеком невероятно пытливым, изучал современную культуру Британии. Проникновение модерна во Францию и вообще в Европу можно проследить следующим образом. Дальневосточное искусство – главная составляющая стиля модерн, и серьезная заслуга в распространении и популяризации этого искусства в  Париже  принадлежала  Зигфриду  Бингу. В 1875 году он путешествовал по Дальнему Востоку, а затем открыл в Париже магазин «Ворота в Китай». В 1895 году, в период высшего расцвета нового стиля, Бинг частично трансформировал свой магазин в знаменитую галерею L’Art Nouveau, где продавались произведения искусства Китая и Японии. С Бингом сотрудничал один из основоположников модерна, бельгийский художник, архитектор и художественный обозреватель Анри Ван де Вельде. С ним, вероятно, во Францию пришло и закрепилось название стиля – ар­нуво. Бинг сотрудничает с самыми выдающимися художниками мо­дерна – Эмилем Галле, Луисом Комфортом Тиффани, Эдуардом Грассе, Пьером Боннаром, Анри Тулузом­ Лотреком и многими другими. Тогда их еще так не почитали, как сегодня, тогда они были практически новичками. На первом салоне Бинга в 1895 году выставляется и Лалик, представивший украшения и флаконы. Он был уже сложившимся, зрелым художником модерна, хотя работал и в стиле «ренессанс», в готическом стиле – создавал то, что имело спрос, было актуально, популярно, но делал это очень по-­своему. Он всегда использовал культуру и мастерство старых эпох. Лалик боготворил Ренессанс, очень подробно изучал рококо, интересовался готикой. Его приятель, известный романист Поль Неве, писал о нем: «Наверняка никто никогда не проявлял большей проницательности, чем он, когда рассматривал шедевры египтян и итало­греков, и никто не изучал столь ревностно, как он, искусство византийцев, флорентинцев и японцев»[4]. Но Лалик никогда не повторял, никогда не имитировал прошлое. Он был в этом смысле феноменален. Не копировал, а впитывал и трансформировал в своих произведениях художественную эпоху.

1900 год. Всемирная выставка в Париже. Экспонируются ювелирные произведения Лалика. Его витрина отличалась особым дизайном, декором и цветами. Он избрал светлую, тонкую гамму – «натуральную, натуралистскую». Поль Неве, свидетель, очарованный гением своего друга, писал: «Под летящими в небе цвета скабиозы[5]  летучими мышами, среди множества диковин помещены полные жизни женщины, изгибающиеся фигуры которых любовно выполнены из бронзы. Их распростертые крылья с “нервюрами”[6] соединяются и составляют воздушный хоровод возле фантастических драгоценностей, разложенных у их ног». Даже скептически настроенные критики писали о «завораживающем впечатлении», которое оставляли украшения Лалика: «Странный… волнующий, околдовывающий, даже дьявольский шарм», «целомудренное обаяние женского тела», «скрытая и сокровенная чувственность»[7].

В кремлевской экспозиции – вещи 1904–1906 годов; это чрезвычайно редкие произведения, среди них – сет из хрустального стекла. Из стекла Лалик делает лепестки цветов, женские головки, тельца насекомых, небольшие детали. Делает сам, в своей мастерской. Он очень увлекался стеклом. Повторим, для Лалика любые материалы – бриллианты, камни, рог, эмали – были как краски для живописца. Они увлекали его цветом, фактурой, текстурой, художественными возможностями. Он использовал их интуитивно, эмоционально и очень богато – не в смысле рыночной стоимости, а в смысле драматургии. И стекло постепенно играло все большую и большую роль в его украшениях.

«Вот этот гарнитур, “Обнаженные с лилиями”, – рассказывает куратор выставки, старший научный сотрудник Музеев Московского Кремля Лариса Пешехонова, – очень редок! Парюра состоит из подвески с цепочкой, кольца и браслета. Кулон – хрустальное стекло, золото, аквамарины, эмаль, сапфиры. Женские фигуры выполнены в технике инталий, то есть с оборотной стороны в контррельефе. Они отгравированы. Исключительно тонкая, выразительная пластика и графика. Каждая фигурка отдельная, они не повторяются, это не просто рапорт. Рисунок очень точен – две фигуры, обращенные к центральному камню. Лалик любит голубые камни, бирюзовая, голубая гамма встречается у него и в эмалях, и в самоцветах. Его выставки и показы называли “симфониями в белом”, “симфониями в голубом”, “симфониями в зеленом”… Он был настоящим живописцем! Эти эмалевые веточки на лицевой стороне сделаны почти плоскостными, еле читаемыми, а веточка в контррельефе на оборотной стороне то совмещается с эмалевой, зеленой на лицевой стороне, то нет. Получается пространственная игра между двумя тончайшими рисунками. Эта, казалось бы, незначительность, тонкость дает глубину ощущения и выразительности рисунка и пластики. Этот воздух, небо, пространство, чистота будут постоянно чувствоваться и воплощаться Лаликом в любых материалах. Великолепно ренессансное колечко из этого гарнитура. Ренессансное потому, что оно маленького размера и носилось на второй фаланге мизинца. У Лалика все колечки, представленные в экспозиции, крохотные, очень изящные».

Он умел держать в руках штихель, был прекрасным мастером. Он все умел делать сам, был абсолютно компетентен. Великий Галле был одним из тех, кто искренне восхищался Лаликом, заказывал у него вещи для своих знакомых. «Блестящий мэтр, – обращается он к нему в письме, – я благодарю за наслаждение, полученное при изучении Ваших чарующих творений». Галле называл Лалика «изобретателем окончательного образа современного украшения». Он писал, что его драгоценности «обеспечивают завоевание личности, характера и стиля».

Эскизы, рисунки Лалика – это самостоятельная графика! Это не просто подготовительный технический набросок, а самостоятельный рисунок. «Более того, даже к бумаге он относился совершенно особым образом, – рассказывает Лариса Пешехонова. – Бумагу он как-­то обрабатывал, реставраторы не смогли разгадать секрета, есть домыслы, но без химического анализа никто не смог ответить на этот вопрос. Даже французы. Она на сгибе – белая, и что придает этот сливочный тон бумаге – неясно, то ли маслом он ее пропитывал, а после гладил… Фирменная бумага Лалика – особенная. Перед тем как начать рисовать, он с ней что-­то проделывал. Степень его педантизма невероятна! Мало того, что у него не просто эскизы, а высокохудожественные рисунки, совершенно станковые, так при этом он еще изготавливает для них специальную бумагу!»

Ювелирное искусство и стекло – две главные ипостаси творчества художника. Но «стекольщиком» он стал не сразу. Постепенно, почти бессознательно переходил он к этому материалу. И стекло полностью завладевает им, он перестает заниматься ювелирными украшениями, ювелирным дизайном. Несколько обстоятельств сыграли здесь свою роль. И страстное увлечение новым видом искусства, и новые возможности, и то, что он стал работать для фирмы Coty, то есть стал промышленным стекольщиком. И, конечно, то, что в 1909 году у него умирает любимая жена.

Огюстина-Алиса Ледрю – об этой женщине и ее роли в судьбе и творчестве Лалика стоит рассказать подробнее. Алиса Ледрю была любимой моделью художника, его возлюбленной и будущей женой. У них была непростая любовь… Они познакомились в 1880 или 1890 году. Алиса была дочерью скульптора-­модельера Огюста Ледрю, Лалик посещал его лекции, а позже обращался к своему учителю за помощью в моделировании украшений. В те годы Лалик уже был женат на Марии-­Луизе Ламбер и не мог развестись с ней, пока не вернет деньги, которые она предоставила ему для выкупа ювелирной мастерской. Но, наконец, в 1898 году он выбирается из этой финансово-­брачной кабалы и в 1902-­м регистрирует брак с любимой Алисой, к тому времени у них уже было двое детей, Сюзанна и Марк.

Вынужденные вначале скрывать свои отношения, Рене и Алиса писали друг другу письма, исполненные глубокой нежности и чувственной страсти. А затем лирические строки превращались в тончайшие ювелирные украшения великого художника-­поэта. «Это солнце ничего не говорит Вам, моя любимая? Думайте о прогулках в первые дни весны. Я смотрю на эти дни, как на юношеские мечты, озаренные весельем и счастьем, подобно сегодняшнему дню, купающемуся в блистающем небе. Я чувствую, как моя душа утопает в нежности и в желании примчаться к тебе и долго тебя целовать. Я борюсь с этим желанием». В эти же дни он пишет: «И вот я как подсудимый в моей комнате. Скоро девять часов. Я не знал, что делать сегодня вечером. Я ходил собирать цветы, на обратном пути я бежал, думая, что, может быть, Вы зайдете ко мне, гуляя с Вашей матушкой. Я вернулся, никто не приходил… я начал рисовать мои цветы, эти красивые измученные тюльпаны такой странной и такой неправильной формы…»

После смерти Алисы Лалик практически перестает заниматься украшениями. Он устраивает свою последнюю выставку ювелирного искусства в 1912 году в магазине на Вандомской площади…

И полностью переключается на стекло.

В 1908 году Лалик знакомится с Коти[8]  и получает от него заказ на изготовление флаконов для духов. Коти приходит в голову идея оформлять флаконы и упаковку таким образом, чтобы передать образ духов, начиная с их внешнего вида. То, что для нас сегодня обычно, тогда было абсолютно революционной идеей, и Лалик берется за ее воплощение. Для этого он арендует завод в Комб­-ла-­Виле (в 1913 году его полностью выкупает), а в 1920-­м у него уже собственное производство.

Лалик не был просто «прикладником», вещи, в которых он себя выражал, не были просто предметами, декоративными, утилитарными. Конечно, их можно было использовать – брошь или колье, но это были произведения станковые по своей сути. Недаром его коллега, а вернее, конкурент Анри Вевер, который стремился подражать Лалику, упрекал художника, что тот создает музейные экспонаты, а не украшения. «Весь мир не Сара Бернар и не Клео де Мерод», – говорил он. Шли постоянные споры о том, что он, собственно, делает, ведь нельзя носить столь экстравагантные вещи. И зачем он использует эмали? Ведь эмали не горят как бриллианты при свечах! Ответ прост – Лалик создавал искусство. А остальные – предметы украшения.

Лалик действительно создавал произведения, которые немедленно становились музейными экспонатами. Они начинали свою жизнь в витринах. Они раскупались сразу, становясь предметами коллекций, расхватывались музеями мгновенно и по всему миру! На знаменитой выставке 1900 года вещи Лалика были заявлены по баснословной цене, по 12–15 тысяч золотых франков, и разошлись просто влет!

Диадема «Кузнечики», представленная в кремлевской экспозиции, выполнена из рога и гравированного золота с эмалью. «Когда мы переводили для каталога название этой работы, – рассказывает куратор выставки, – то могли выбрать “кузнечиков” или “саранчу” и для красоты звучания выбрали, конечно, кузнечиков. А на открытие выставки из Санкт­-Петербурга приехал мой друг, художник-­камнерез, выпускник биофака Ленинградского университета. Взглянув на диадему, он сказал: “Это саранча! Причем слева – девочка, а справа – мальчик!” Известная португальская исследовательница творчества Лалика, опытный специалист, хранитель знаменитой коллекции в Музее Гюльбенкяна[9] в Лиссабоне Мария Фернанда Пассуш Лейте, пишет: “Немыслимый мотив для ювелирного искусства того времени – два зеленых кузнечика, столкнувшиеся головами на ветке цветущей сливы!” И действительно, эта тема немыслима в бриллиантовом передвижничестве. Мало того, в украшении использован рог – нонсенс, это же не ювелирный материал! Но и сам мотив!

А как только мы услышали, что это саранча, да еще “парочка”, сюжет приобрел совершенно другой смысл. У них – весна! У них – любовь! Это не два дерущихся петуха, не два барана, столкнувшиеся головами. Это два любовника соприкоснулись крыльями. Причем саранча это ведь очень своеобразное насекомое, в нем есть какая-­то сумеречность, непознанность, в определенном смысле таинственность, некий страх, и все это связано с любовью… Как неожиданно вдруг открывается этот образ!»

Следующий экспонат-­шедевр – брошь­-подвеска «Четыре стрекозы». Это полупрозрачная эмаль по золоту. Синяя, прозрачная, витражная. Как прорисовано под эмалью тельце стрекоз, какие они живые! Лалик словно передает карандашную графику в золоте…

Ставшая хитом всего стиля модерн «женщина-­бабочка». Иконография принадлежит Лалику, но ее активно использовали в украшениях многие ювелиры.

Опал – это, конечно, камень Лалика! Роберт де Монтескью писал: «Я знаю ювелира, влюбленного в опал <…> чей радужный отлив избрал его воз­любленным!» Есть много преданий о том, что этот камень приносит беды, но у Лалика была редкая творческая судьба. Этот человек прожил 85 лет, достиг, кажется, всего, чего хотел. Жизнь была к нему удивительно благосклонна.

Очень высоко оценивают специалисты шпильку для волос и подвеску «Ангелы» – она великолепна и гармонична по цвету. Крылья ангелов – это рог, опаловое стекло, цитрин, а внизу подиум из свинцового стекла. Эти изделия – картины!

Вакханки, сирены, наяды, нимфы… Мышки – взгляните, какая живая пластика, какие замечательно проработанные, отгравированные лапки!

Очень сильно японское влияние в работах Лалика. Он любил эту страну, понимал и ценил японское искусство. Это один из источников его вдохновения. Он наблюдал природу и не только рисовал ее, но и фотографировал, причем интересно, что у него очень много снимков медитативного свойства – деревья, отражающиеся в пруду, несколько фотографий одной аллеи. Меняется освещенность, меняется время года… И то же самое он передает в своих вещах, эти нюансы присутствуют в его мироощущении, мировоззрении и в его работах. Именно этим ему близка Япония, а он близок Японии. Лучшего Лалика собрали именно в этой стране!

Редчайшая вещь – подвеска «Поцелуй». Резьба по горному хрусталю. В горельефе решена мужская фигура, а женская с оборотной стороны выполнена как инталия. И в реальности предмета они не соприкасаются. Они соприкасаются только в нашем визуальном впечатлении – их поцелуй, он виртуален! Кажется, что в этом поцелуе – вполне реалистическая история. Это история любви Лалика и Алисы, когда они еще не могли встречаться, и он пишет ей: «Дай мне в последний раз прикоснуться к твоим губам, я хочу принять у твоих ног твой последний поцелуй; он станет моим последним воспоминанием; никто не отнимет его у меня». Это его личная трагедия! Такую трагедию мог выразить лишь поэт, музыкант, скульптор. Лалик ее отражает в ювелирном украшении.

Диадема «Орхидея Каттлея» выточена полностью из массива кости – тонколистая, скульптурная, хрупкая. Выпильной витраж в золоте, витражная эмаль, рыже­коричневый фон. Чтобы добиться подобного охристого цвета, в прозрачную эмаль добавлено сусальное золото. Это невероятно изящная вещь – здесь слились тонкость чувства, видения и мастерство исполнения!

Очень сложен выдутый кубок с человеческими фигурами и мотивами виноградной лозы. У него невероятно тонкое стекло, условно его можно назвать «ампульным», чтобы передать ощущение тонкости. Кубок собран из трех элементов – ли­того узла и выдувных чаши и ножки. Выполнен в двух разных техниках – редкая технология, которую возобновили в XIX веке, – выдувание стекла в металлическую арматуру. Лалик этой технологией воспользовался и развил ее. Причем делал он эти потрясающие вещи, еще не став профессиональным стекольщиком.

Интересные подробности: Лалик очень не любил красного цвета и если исполнял украшения в этой гамме, то в основном на заказ. В Париже находится подвеска «Женское лицо» (на выставке, к сожалению, представлен только ее эскиз), очень острая вещь – красный коралл в черных волосах и бледный профиль…

Почему-­то Лалик никогда сам не давал названия своим произведениям, имена придумывали владельцы, или молва их озаглавливала, а коллекционеры, в свою очередь, переделывали, например «Юная красавица с одуванчиками и летучими мышами»…

Лалик – это еще и изобретатель сценических украшений. В 1905 году Гюстав Жеффруа[10]  скажет: «Он изобрел украшения для театральных принцесс…» Да и все его показы, все произведения тоже были театром, зрелищем. Это было такое время, такой образ! Стиль театральности, стиль модерн, а образ его – эпатаж!

В 1894 году Париж увидел колоссальный лотос для корсажа с бледно­-радужным сиянием, который Лалик создал для Сары Бернар в спектакле «Изольда» Армана Сильвестра. Это украшение присутствовало почти на всех студийных фотографиях актрисы в Нью­-Йорке и Лондоне. Она заказывает у мастера лавровый венок и пальмовую ветвь для постановки «Жисмонды» Викторьена Сарду. Еще более известно украшение для прически с лилиями из металла и жемчуга, созданное Лаликом в 1895 году для Бернар в роли Меллисанды в «Далекой принцессе» Эдмона Ростана.

Сара Бернар была далеко не единственной актрисой, для которой работал Лалик. Он создал диадему к спектаклю по пьесе Расина «Береника» для другой театральной царицы – Жюлии Барте, наиболее влиятельной в мире театральной моды, примы «Комеди Франсэз». Диадема властительницы Палестины, выполненная из прорезного алюминия, украшенная лилиями и цветами лотоса, с барельефами из слоновой кости, была представлена на Всемирной выставке 1900 года и вызвала всеобщее восхищение.

Почти все вещи Лалика были выполнены в одном экземпляре. Известен прецедент, когда после Парижской выставки 1900 года журнал «Декорасьон» выступил с инициативой и обратился к Лалику, чтобы он тиражировал некоторые из своих украшений в количестве 100 экземпляров, потому что каждая женщина мечтала иметь «хоть какого-­нибудь “лалика”». Мэтр согласился и сделал украшения в тираже 100 экземпляров.  Была  устроена  лотерея  – 150 франков за предмет. И это был единственный случай! Все остальные произведения Лалика уникальны. Его искусство никогда не стало производством.

«Произведение искусства, составляющее единое целое с женщиной, дарит ей новые чувства, ощущение независимости и превосходства. Она больше не предмет для украшений, отныне она сама их выбирает и останавливает свой взор на художнике, который достоин прославлять ее своим талантом»[11].

В 1903 году Лалик приезжал в Петербург на выставку «Современное искусство» – детище Игоря Грабаря и князя Сергея Щербатова. Судя по переписке, Лалик сотрудничал с Леоном Бакстом, а из публикаций в журнале «Мир искусства» мы узнаем, что один из самых значительных художников модерна – Михаил Врубель выполнил под влиянием Лалика два рисунка гребней в духе национально­романтического модерна[12].

Некоторые произведения художника, созданные по заказу французского правительства, служили официальными памятными подарками во время визита императора Николая II во Францию (1896) и президента Французской Республики Феликса Фора в Россию (1897), олицетворяя дружественные отношения двух держав.

И символично, что художественный проект «Искусство Рене Лалика» в Московском Кремле был осуществлен в 2010 году, объявленном Годом России во Франции и Франции в России.

---

[1]  Бушерон Фредерик (1830–1902) – знаменитый французский ювелир. В 1858 году основал в Париже ювелирную фирму Boucheron. Его постоянными клиентами были Сара Бернар, испанская королева и многие европейские аристократы.

[2]  Парюра (франц. parure – убор, украшение) – набор ювелирных украшений, подобранных по качеству и виду камней, по материалу или по единству художественного решения.

[3]  Галле Эмиль (1846–1904) – французский дизайнер, представитель стиля модерн; реформатор художественного стекла. В орнаментах Галле доминировали мотивы трав, цветов, фруктов и насекомых. Выпускал так называемые «говорящие» стеклянные изделия (verreries parlantes) с цитатами из Ф. Вийона, Ш. Бодлера, С. Малларме, П. Верлена и других поэтов.

[4]  Neveux. 1999. P. 319.

[5]  Скабиоза – садовое растение с крупными голубыми цветами.

[6]  Нервюра в архитектуре (франц. nervure – жилка, прожилка) – выступающее ребро готического каркасного крестового свода.

[7]  Plumet. 1907. № 4. April – September. P. 173–174.

[8]  Коти Франсуа (наст. имя – Жозеф-Мари-Франсуа Спотурно; 1874–1934) – великий парфюмер XX века. Его называли «Наполеон честолюбивых ароматов».

[9]  Гюльбенкян Галуст Саркис (1869–1955) – предприниматель и миллиардер армянского происхождения, крупнейший нефтяной магнат середины XX века, меценат. Восторженный собиратель Лалика. Его коллекция насчитывает около сотни произведений мастера. В России прежде всего известен как основной покупатель полотен из коллекции Эрмитажа.

[10]  Жеффруа Гюстав (1855–1926) – французский писатель, художественный критик и историк искусств. Известно полотно Поля Сезанна «Портрет Гюстава Жеффруа» (1895).

[11]  Mathey. 1993.

[12]  Мир искусства. 1899. № 13–24. С. 85.