№ 52-2014-2 |
Т.А. Шутова__________
Семь веков минуло с той поры, когда в селе Варницы близ Ростова в семье боярина Кирилла и его супруги Марии родился сын, названный Варфоломеем, что значит «Светоносный». Как назовешь корабль, так он и поплывет. После встречи на опушке дубравы со старцем-схимником, предсказавшим Варфоломею величие пред Богом и людьми за его добродетельную жизнь, для отрока начнется жизнь-подвиг, ставшая житием.
В 2014 году празднуется 700-летие со дня рождения Преподобного Сергия Радонежского, молитвенника Земли Русской. С его именем связана созданная им Троице-Сергиева лавра, одна из самых почитаемых святынь русского народа, «конспект бытия нашей Родины», как называл Лавру ученый, философ и священник Павел Флоренский, долго живший и трудившийся тут, в вотчине Преподобного. Многогранно житие и духотворчество великого русского святого. Мы же обратимся к чудесным событиям, связанным с ним и его молитвенным присутствием в жизни его чад в далеком прошлом и в наше время, ибо все мы – чада великого русского подвижника.
«Мамай идет…» Такой клич по цепи передался по всей земле русской. В монастыре новость знали. Всю ночь игумен Сергий с братией молились у иконы Святой Троицы. К полудню прискакал гонец от московского князя Дмитрия. «Их тьма. Темник Мамай с волжскими ордынцами, генуэзцы, на подмогу поспешают литовский князь Ягайло и рязанский изменник князь Олег. Вот-вот будут у берегов Дона…» К полудню прибыл князь Дмитрий с боярами и воеводами. Сергий принял его в трапезной. Выслушал, благословил, сказав: «Иде же, господине, небоязненно. Господь поможет тебе, и победишь ты враги твоя!»
Вдохновленный напутствием, князь поспешил к воинству своему. Игумен же с братией отправились к алтарю, чтобы молитвами своими укреплять дух воинов на поле брани.
Когда войско князя Дмитрия подошло к Дону, воеводы заколебались, стоит ли переходить на другой берег, ведь в случае отступления путь будет отрезан. Но тут пришла весть из обители Святой Троицы. Будучи в великом духовном подъеме, Преподобный в прозрении увидел, что следует ободрить князя и его воинство. Он отправил к нему двух иноков – Пересвета и Ослябю, получивших в монашеском постриге имена Александр и Родион, которых он, как бы прозревая их близкую кончину, облек в великую схиму. С ними он передал князю грамоту, где говорилось: «Мир вам, возлюбленные братие! Мужайтесь… приспело время вашего подвига…»
Накануне праздника Рождества Богородицы войско князя Дмитрия перешло Дон. В сумерках полки были выстроены в боевой порядок, и князь Дмитрий, подобно Константину Великому, воздвиг пред ними животворящий крест: «Сим победиши…» Он обратился к войску, сказав: «Братья мои дорогие, Господа ради сражайтесь и веры христианской, ибо эта смерть нам ныне не смерть, но жизнь вечная. Не оставим поле битвы, и тогда пошлет нам победу Христос, Господь наш и Спаситель душ наших».
Утро 8 сентября было туманным. Пока марево не рассеялось, войска стояли готовыми к бою, перекликаясь звуками труб. В полдень показались на Куликовом поле передовые отряды войск Мамая. Битва началась с поединка татарина Челубея и инока Александра Пересвета. Оба замертво пали к ногам коней своих. Сразу после гибели поединщиков татарская конница атаковала передовой полк русских войск.
Побоище было жестоким и кровопролитным. И войско князя московского одержало верную победу, ставшую решающим этапом в освобождении от ига и в создании нового русского государства. По преданию, в благодарность за победу казаки подарили князю Дмитрию икону Богородицы Одигитрия. С тех пор Дмитрий и икона Богородицы прозываются Донскими.
Выдающийся историк Лев Гумилев считал, что именно там и тогда, на Куликовом поле осенью 1380 года, родился новый этнос – великорусский, были заложены основы нового государства. На Куликово поле пошли полки москвичей, владимирцев, суздальцев, ярославцев, ростовчан, а вернулась рать великороссов. На поле Куликовом они осознали себя как единую целостность. Если дотоле был древнерусский этнос, то он умер. Это не значит, что исчезли все его носители. Он начал трансформироваться, когда в результате процесса сепарации стали возникать три новых – великорусский, малорусский и белорусский. Они были как птенцы, вылетавшие из одного гнезда, связанные общей кровью, общей историей, общими традициями.
То Мамаево побоище, битва на Непрядве была не борьбой между русскими и татарами. Это было геополитическое противостояние, которое позже не раз повторится в русской истории. Расклад сил на Куликовом поле абрисами своими напоминает современную ситуацию, где противостоят Добро Злу, порядок и единение – хаосу и авантюризму. Шесть столетий назад на поле вышел узурпатор ханской власти темник Мамай вместе с христианами-генуэзцами из Крыма и литовцами, вассалами Ордена. С севера вместе с Москвой были не только другие русские княжества, но и татары, верные законному хану Орды. Граница проходила не по этническому, не по религиозному, а по этическому признаку. Как и сейчас, когда деструктивным силам в Малороссии, «темникам» с Майдана и их западным союзникам, романо-германской Европе и новому историческому игроку США, противостоят многонациональная и поликонфессиональная Россия, единоверная Белоруссия и помнящие наше общее прошлое украинцы.
История донесла до нас подлинное время битвы. А вот, что касается ее точного места, тут было немало споров. Из летописей известно, что сражение происходило «на Дону усть Непрядвы». Но вот на каком ее берегу? При помощи методов палеогеографии ученые установили, что на левом берегу Непрядвы в то время находился сплошной лес, а битва была на открытом поле. Смущало также отсутствие захоронений павших на поле боя. Было много споров как в пользу «левобережной», так и «правобережной» версий. Была и «примиряющая» версия, согласно которой перед битвой противники находились на разных берегах, затем татары предприняли атаку, двигаясь по обоим берегам, а когда началось преследование, многие из них утонули в водах реки. В 2006 году археологи, использовав современные георадары, обнаружили шесть объектов, расположенных с запада на восток, как и положено могилам, с интервалом в сотню метров, что и было указанием на захоронения погибших. Исследователям удалось более точно локализовать место сражения: это лесная поляна, зажатая между отвершков оврагов, длина которой около двух километров, а ширина несколько сот метров. И вот тут-то удалось обнаружить с помощью электронных металлодетекторов тысячи бесформенных металлических фрагментов шестисотлетней давности.
Если дата и место рождения нового этноса определены, то можно сказать, что крестным отцом младенца был Сергий Радонежский, молитвенник, государственник, идеолог. Предание говорит о том, что в течение всей битвы за четыре сотни верст от нее в Троицком монастыре великий духовидец Сергий, молясь с братией, духом был там, где вершилась судьба России. Перед его духовным взором проходили все перипетии боя, и он называл имена павших, дабы отслужить по ним панихиду. Он вздрогнул, когда пал Ослябя, воспрял духом, когда из дубравы выскочил запасный полк русского войска, опечалился, когда был тяжко ранен князь Дмитрий. Преподобный Сергий обладал даром духовидения. До наших дней в русских монастырях дошла традиция: в разгар трапезы раздается тихий перезвон колокольчика и монахи сугубо, молчаливо молятся и осеняют себя крестом. А возникла традиция так. Однажды епископ Пермский Стефан отправился в Москву. Спеша в столицу по делам церкви, но не имея времени навестить Преподобного, он в десяти верстах от Троицкой обители велел остановить лошадей и, встав, поклонился в сторону Обители со словами: «Мир тебе, духовный брат!» Преподобный сидел в это время с братией за трапезой и, духом прозрев такое приветствие, встал и низко поклонился, произнеся: «Радуйся и ты, Христов пастырь, мир Божий да пребывает с тобою». Удивленным инокам Преподобный объяснил, что приветствовал епископа Стефана, который с пути послал им благословение. Нашлись среди его учеников фомы неверующие, которые бросились вдогонку епископу и его спутникам, чтобы спросить: «Так ли это?» Оказалось – так.
А теперь предлагаем вниманию читателей рассказ о двух подлинных событиях, которые произошли в наше время, но берут начало в глубинных временных пластах и связаны с именем святого защитника Земли Русской Сергия Радонежского. Сначала перенесемся в Москву, на пересечение Тетеринского переулка и Садовой, где в небольшом двухэтажном доме обретается театр русской драмы «Камерная сцена». В начале лета 2002 года тут давали новый спектакль – «Куликово поле» по одноименному рассказу Ивана Шмелева. Надо сказать, что театр этот необычный. Вся труппа – как единая семья. Сюда приходят родные и дети актеров, а после спектакля они всем кругом обсуждают его, делятся своими мыслями. На той премьере среди зрителей был человек, чья семья, да и он сам тесно связаны с прототипами рассказа и спектакля. После представления он и поведал актерам о великой тайне, к которой были причастны жители Сергиева Посада. Но прежде напомним фабулу рассказа Шмелева. Этот рассказ он писал в эмиграции в Париже в течение целого десятилетия.
Историю эту писатель Иван Шмелев назвал «расследованием», да и само повествование ведется от лица бывшего следователя, вынужденного в годы постреволюционного лихолетья скрываться под чужим именем в Туле. Там он встречает крестьянина Василия Сухова, который рассказывает, как нашел на дороге, пролегающей через Куликово поле, старинный крест, принадлежавший, скорей всего, одному из участников битвы. Сухов намеревался передать крест графу Средневу, бывшему владельцу соседней усадьбы и собирателю древностей. Но тот живет теперь в Сергиевом Посаде, и Сухов не знает, как это сделать. Вдруг в пустынном поле он встречает благообразного странника в монашеской одежде. Старец приветствует путника по-старинному: «Мир ти, чадо, радуйся!» – и берется передать крест по назначению. Примерно через год рассказчик приезжает в Сергиев Посад и встречает там Среднева, его дочку Ольгу и рассказывает им историю о кресте. Выясняется, что тот крест действительно был передан Средневу неким странником, явившимся с Куликова поля. Старец остался у них ночевать, но под утро таинственно исчез. Ольга твердо верит, что свершилось чудо: к ним явился сам Сергий Радонежский, ибо лицо старца было поразительно схоже с ликом на иконе Преподобного, висевшей в комнате.
Следователь подходит к делу профессионально, выясняя мельчайшие подробности события, и обнаруживает неопровержимые доказательства чуда: крест был принесен Средневу в тот же самый вечер, когда он был найден Суховым на дороге и передан светоносному старцу, а между Куликовым полем и Сергиевым Посадом – более четырехсот километров. Кстати, этот крест находится сейчас в музее Троице-Сергиевой лавры.
Рассказ-расследование, над которым столь долго работал писатель, был важен ему как свидетельство внутреннего преображения героев, раскрывающих основную тему его творчества, о которой он сказал так: «Моя главная цель – показать, что для духа нет ограничений во времени и пространстве: все есть и всегда будет, – нет границы между здесь и – там». Как только следователь в рассказе решает разобраться в таинственной истории с крестом, к нему приходит ощущение, что «времени не стало… века сомкнулись… будущего не будет, а все ныне». Юная Ольга после встречи со старцем почувствовала, «будто пропало время, не стало прошлого, а все – есть… нет утрат, а всегда все живет».
История, рассказанная писателем, имела в основе своей подлинные события и реальных персонажей. И подробности, данные в повествовании, свидетельствуют о том, что писатель из первых рук знал о них и облек в форму рассказа. Приведем отрывок из воспоминаний Адриана Александровича Егорова «Семейная лествица», где он собрал сведения о своих родственниках Олсуфьевых, которые были прототипами героев рассказа «Куликово поле» и будут героями нашего дальнейшего повествования о великой тайне Троице-Сергиевой лавры.
Фрагменты воспоминаний Егорова Адриана Александровича «Семейная лествица» (публикуется впервые):
<…> сначала о том событии, которое легло в основу рассказа Шмелева «Куликово поле», правда, в очень измененном виде. Так как же подлинно был найден святой крест-мощевик, прободенный копьем на поле Куликовом?
Имение Олсуфьевых Буйцы находилось в Тульской губернии, и поле Куликово принадлежало им. В общественной жизни дядя Юрий полагал, что: 1) выдающийся род – это обязательство и по отношению к прародителям, и по отношению к потомкам, так как род обязывает тебя быть еще более ответственным в своих поступках, то есть ты должен соответствовать достоинству рода; 2) помещик – это очень ответственная профессия. Отсюда его забота о крестьянском хозяйстве, и в частности снабжение крестьянского хозяйства иностранной техникой. Он считал, что каждый должен заботиться о памяти, об историческом прошлом России, если хочет понять сегодняшний день для дня завтрашнего. Отсюда его инициатива в издании журнала «Тульская старина», постройка храма на поле Куликовом по проекту тогда еще только начинающего архитектора А.В. Щусева. И многое, многое другое. Но при всей технике, которая находилась в Буйцах, сам дядя Юрий очень любил пахать по старинке, идя за лошадью с плугом. «Хранителем национальной памяти» назовут Олсуфьева в публикациях 1990-х годов.
Однажды, когда он трудился на поле Куликовом, лошадь встала как вкопанная, подняв правую переднюю ногу. Дядя Юрий подошел к ней, думая, что что-либо случилось с подковой. Но подкова была в полном порядке, а под поднятой ногой из земли выступал крест. Это был чугунный литой крест-мощевик размером с ладонь. С одной стороны он был пробит острием копья (небольшое треугольное отверстие). То есть, сам пострадав, он спас своего владельца-воина. Дядя Юрий предполагал, что по своему достоинству он мог быть княжеским крестом.
В Буйцах и до этого события находили некоторые предметы с поля Куликова, например медных ангелов со знамен, части кольчуг, шпоры, наконечники копий и другое.
Святой крест был найден, скорее всего, в последнюю осень, перед тем как 5 марта 1917 года Олсуфьевы оставили Буйцы и поселились в Сергиевом Посаде. <…> Почему же Олсуфьевы оставили свое имение и неожиданно переехали в Сергиев Посад?
В феврале 1917 года дядя Юрий поехал в Оптину пустынь к своему духовнику – старцу о. Анатолию (Потапову) с вопросом, как поступить в связи с надвигающимися событиями. Старец благословил семью Олсуфьевых (к тому времени у них уже был отроком 1903 года рождения сын Михаил) оставить имение и переехать в Сергиев Посад, взяв с собой из родового имения только самое памятное и необходимое. С недоумением возвращался дядя Юрий из Оптиной пустыни в Буйцы. Дома же его ждала еще одна неожиданность: тетя Соня протянула ему телеграмму из Сергиева Посада, если мне не изменяет память, то от Комаровского, где тот сообщал, что в Посаде продается дом, на Валовой улице № 14, и спрашивал, не хотели бы Олсуфьевы его приобрести. А тут еще тете Соне во сне явился Преподобный Сергий, так что можно себе представить, с каким духовным трепетом Олсуфьевы отправились в Сергиев Посад. Это был не только переезд под покров Преподобного, но и особое служение Олсуфьевых Вере и Отечеству. Им готовилось и крестное послушание – участие в спасении святынь и духовных ценностей России. Вместе с отцом Павлом Флоренским Олсуфьевым была организована Комиссия по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры, сам Олсуфьев составлял описи и каталоги лаврских святынь, занимался реставрацией фресок и икон и многим другим. И во всем ему помогала и сопутствовала тетя Соня…
Остановимся тут, чтобы вернуться к мемуарам Адриана Егорова позже. Теперь уже трудно сказать, от кого и когда услышал Иван Шмелев историю об обретенном кресте. В своем рассказе-расследовании он перенес его действие в 1925 год, когда сам он уже был далеко от родных берегов, в парижской эмиграции. Но та история волновала его долгих десять лет, и рассказ в окончательном виде увидел свет в 1947 году, после Второй мировой войны и за три года до кончины писателя, став неким его чаянием на грядущее возрождение Отчизны.
Если в первой истории говорилось об обретении, то далее речь пойдет о сокрытии. Знал ли живший в изгнании писатель о другой великой тайне, на долгие годы связавшей действующих лиц этой истории с крестом-мощевиком и Преподобным Сергием Радонежским? Хронологически мог, ибо ушел в эмиграцию только в начале 1923 года. Но по сути вряд ли. Ведь все ее участники дали клятву и долгие годы хранили молчание о тех событиях, которые произошли в Лавре в 1919 году.
Впервые эту тайну раскрыл старший внук священника Павла Флоренского Павел Васильевич Флоренский, который и был зрителем «Куликова поля» в московском театре «Камерная сцена». По крупицам, по отрывочным сведениям ему удалось воспроизвести обстоятельства подвига и абрисы великой тайны Лавры.
Рассказывает профессор П.В. Флоренский, академик РАЕН и Международной Славянской академии наук, образования, искусств и культуры:
Прежде о том, чем была вотчина Преподобного Сергия в послереволюционные годы. В то лихолетье Сергиев Посад стал поистине духовной столицей России уходящей. Сюда, в сердце православия собрался цвет нации, представители ее славных семей, писатели, художники, философы. Какие имена – Голицыны, Дурново, Иловайские, Шаховские, Раевские, Нарышкины, Родзянко, Шереметевы! Тут работают Фаворский, Розанов, Нестеров. Чтобы спасти семьи от голода и преследований, они даже образовали тут «Первый колхоз Сергиева Посада», председателем которого был граф Олсуфьев, а колхозниками – графы да князья. В 1918 году была создана Комиссия по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры, ученым секретарем и хранителем ризницы которой был П.А. Флоренский. В 1920 году Лавру закрыли. Иноки закрытого монастыря и прилегающих скитов пошли работать в посадские музеи. Именно благодаря их подвижничеству сокровища Лавры были убережены от разграбления и надругательства. В 1928 году грянуло знаменитое «Сергиево-Посадское дело», по которому были арестованы более восьмидесяти «бывших». По-разному сложилась судьба этих людей. Некоторых из них и связала сокровенная тайна, которую они свято хранили всю жизнь.
Согласно семейному преданию, случилось это в 1919 году накануне Страстной недели, когда отцу Павлу Флоренскому стало известно о готовящемся властями вскрытии мощей Преподобного Сергия, которое должно было состояться перед Пасхой. Дальнейшая сохранность мощей оказалась под большой угрозой.
Прежде чем назвать имя тайны, несколько слов о таинстве – важнейшем понятии христианства. Таинства сопровождают христианина всю жизнь: от таинства крещения до таинства отпевания. Некогда Христос сказал апостолу Петру: «Ты – камень, на котором построю я Церковь мою». Все сказанное Спасителем имеет не только символический, но и конкретный смысл. Краеугольный камень, на котором стоит церковь Христова, – апостолы и идущие им вслед святые. Главное таинство в храме – евхаристия, пресуществление вина и хлеба в кровь и тело Господни – может произойти только тогда, когда чаша со святыми дарами покоится на камне – на мощах угодников Божиих. Как-то мой большой друг историософ Л.Н. Гумилев так объяснил закон энтропии: «Энергия тратится, все разрушается. Нужна подкачка энергии, энергии Божественной. Если не будет на земле причастия, мир развалится». Вот почему сохранение мощей праведников – не только дань уважения, но и залог будущего существования человечества, это возможность Земле быть. Тогда их уничтожение – это не только кощунство, но и акт саморазрушения, одно из самых страшных преступлений или несчастий. Разрушители «мира насилия» собирались осквернить величайшую святыню России – мощи Преподобного Сергия Радонежского, одного из самых почитаемых русских святых…
Ночью в Троице-Сергиевой лавре состоялось тайное совещание, в котором приняли участие наместник Лавры отец Кронид, отец Павел Флоренский и Ю.А. Олсуфьев, член Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры. Получив благословение наместника Лавры, Павел Флоренский и Юрий Олсуфьев тайно проникли в Троицкий собор, где, прочитав молитву у раки с мощами Преподобного, отделили с помощью копия Главу святого, которую заменили головой погребенного в подклети Троицкого собора Лавры князя Трубецкого. Известно, что отец Павел сделал секретную запись на греческом языке о сокрытии честной Главы, однако до настоящего времени запись эта не обнаружена.
Главу Преподобного Сергия Радонежского временно поместили в ризнице. После закрытия Лавры в 1920 году граф Олсуфьев переместил Главу в дубовый ковчег и перенес к себе домой на улицу Валовая. В 1928 году Олсуфьев, опасаясь ареста, закопал ковчег у себя в саду. В 1933 году после ареста отца Павла Флоренского граф Ю.А. Олсуфьев бежал в Нижний Новгород, где посвятил в эту историю Павла Александровича Голубцова (будущего владыку Сергия – епископа Новгородского и Старорусского). П.А. Голубцову удалось переместить ковчег с Главой Преподобного Сергия из сада графа Олсуфьева в окрестности Николо-Угрешского монастыря под Москвой, где ковчег находился во время Великой Отечественной войны. В августе 1941 года П.А. Голубцов был призван в армию и попал на фронт, где служил санитаром. После демобилизации он перенес дубовый ковчег в дом племянницы Олсуфьева Е.П. Васильчиковой. Через полвека, когда Екатерину Павловну пытались расспрашивать о тех событиях, она приходила в ужас: как стало известно о тайне? Позже, незадолго до принятия иночества, она все же с трепетом рассказала о том, как хранила ковчег, поставив на него для конспирации цветочный горшок. Словно тепло какое шло от того места, вспоминала она. Цветок семейства лилейных жил на окне квартиры Васильчиковых в высотке на Красной Пресне. Амариллис подсыхал и умер вскоре после своей хозяйки.
Екатерина Васильчикова также проходила по «Сергиево-Посадскому делу» 1928 года. Юная девушка уже тогда догадывалась о тайне, связавшей ее родных и друзей. На допросах она держалась независимо и достойно. Взяли ее за «голубую кровь» – как же, в родстве с самим Иваном Грозным, Рюриковна, одним словом. Чудом, с помощью Е.П. Пешковой, Кате Васильчиковой удалось избежать лагерей.
В первый послевоенный год, 21 апреля 1946-го, на Пасху, была вновь открыта Троице-Сергиева лавра. Мощи ее основателя Сергия Радонежского из музея вернулись на свое место в Троицком соборе. Е.П. Васильчикова передала Главу Сергия патриарху Алексию I, который благословил возвратить ее на место, в раку. И снова все произошло втайне – времена были сталинские. Об этом не суждено было узнать вдохновителям и охранителям тайны архимандриту Крониду и священнику Павлу Флоренскому. Они приняли мученическую кончину почти в один день. Архимандрит Кронид был расстрелян 10 декабря 1937 года и погребен в Москве, а отец Павел Флоренский был расстрелян двумя днями ранее, 8 декабря того же года, и погребен в братской могиле под Ленинградом. Сохраненная ими святыня вернулась на свое место, в сердце русского православия, город, который позже обрел свое истинное имя – Сергиев Посад.
О подлинности святыни свидетельствует свежий след, оставленный на верхнем позвонке останков: при жизни Преподобный страдал болезнью костей, и верхний позвонок прирос к основанию черепа. Чтобы отделить пречестную Главу, заговорщикам пришлось использовать церковное копие, оставившее стигмат – мету, нанесенную в глухую апрельскую ночь, когда обреченных священников и прихожан связала сакральная тайна, пронесенная ими через всю их мученическую и праведную жизнь.
Этот гениальный ход напоминает фрагмент из «Иконостаса» П.А. Флоренского, где он рассуждает о гравюре. Гравюра, говорит он, в собственном смысле слова совсем не то, что мы называем гравюрой, – отпечаток на бумаге, а то, что вырезано на металле или дереве. А отпечаток – это уже иное, что может служить доказательством подлинности гравюры. Аналогично – в качестве завета ломали монету, а потом, когда разломившие ее люди находили друг друга, они соединяли в одно целое разломленные половинки. Так и здесь: метки от копьеца на позвонках и на Главе мощей святого являются подтверждением их единства. Таким образом, рассуждения П.А. Флоренского в «Иконостасе» определенно звучат как указание и неоспоримое доказательство.
Снова обратимся к воспоминаниям А.А. Егорова, сына Е.П. Васильчиковой и внучатого племянника Ю.А. Олсуфьева:
<…> Теперь так, как я это помнил всю свою жизнь, некоторые уточнения о том, кто знал об этом событии – отделении Главы Преподобного. Знал о. Кронид, наместник Троице-Сергиевой лавры, так как у него брали благословение на это действо. Сам же он категорически не присутствовал при отделении Главы Преподобного. Знал о. Израиль, игумен Гефсиманского скита. Знал и иеромонах Порфирий, келейник покойного старца Варнавы. Вот такой «святой треугольник». Отделял Главу о. Павел Флоренский.
Отделенную Главу Преподобного сначала хранили в лаврской ризнице. В апреле 1920 года накануне закрытия Лавры дядя Юрий поместил святыню в дубовый ковчег (Глава находилась на антиминсе, который незадолго до смерти мамы был передан ею Владыке Антонию Мельникову. Сначала ли она находилась на антиминсе, или в конце, при передаче в наш дом, антиминс положил уже Владыка Сергий Голубцов, этого я не знаю). С 1920 по 1928 год святыня находилась в доме у дяди Юрия на Валовой улице. В 1928 году она была закопана под яблоней в саду дома Олсуфьевых. После 1933 года Павел Голубцов перенес ковчег к Николо-Угрешскому монастырю под Москвой. А вернувшись с фронта (в 1942 году или после окончания войны, точно не помню), Павел Голубцов перенес эту святыню в наш дом, в подвал на Домниковке. <…>
А вообще дом жил полной жизнью. По тому времени Голубцов запомнился мне как пламенный спорщик с горящими глазами. Правда, его беседы с родителями чаще всего проходили тогда, когда меня укладывали спать временно в другой комнате, а взрослые находились в маленькой комнате, где на окне, в дубовом ковчеге под цветком, находилась святыня. Что это была одна из святынь, я знал, так как было запрещено прикасаться к ней. Но так как у нас находились и Частица Ризы Господней, и некоторые частицы Святых Мощей, то этот запрет не вызывал у меня особого детского интереса и лишних расспросов. На эту тему у нас дома вообще никогда не разговаривали. Никогда! <…>
Дядя Юрий был расстрелян на Бутовском полигоне в Москве. Долгое время мы думали, что он уничтожен на Соловках, так как сотрудница Исторического музея привезла оттуда келейный образ святителя Филиппа – икону Божией Матери, и я ее видел в запаснике Исторического музея. Этот образ реставрировал, согласно документации, Ю.А. Олсуфьев. Но вот бутовский документ:
«Олсуфьев Юрий Александрович, 1869 г. рождения, родился в Ленинграде, русский, из дворян (граф), беспартийный, образование высшее, старший научный сотрудник Государственной Третьяковской галереи. Проживал: Московская обл., город Люберцы, поселок Михельсон, 3-й Полевой проезд, д. 3 (собств.). Арестован 24 января 1938 г. по обвинению в распространении антисоветских слухов, назначена высшая мера наказания – расстрел. Тройка УНКВД СССР по МО от 7 марта 1938 г. Приговор приведен в исполнение 14 марта 1938 г. Реабилитирован 21 июля 1980 г.».
Тетя Соня Олсуфьева скончалась в колонии г. Свияжска (в здании бывшего монастыря). Арестована 01.11.1941, мера наказания – 10 лет. Умерла, находясь под стражей, 15 марта 1943 г.
В малом соборе Донского монастыря (в честь Донской иконы Божией Матери) захоронение Васильчиковых входит частично даже в алтарь. На Донском кладбище похоронен и наш пращур О.И. де Бове.
Папа, Александр Адрианович Егоров (Денисов), потомственный донской казак (правнук легендарного атамана Войска Донского Адриана Карповича Денисова, сподвижника Суворова), дворянин. Похоронен вместе с бабушкой моей, Анастасией Григорьевной Егоровой, на Ваганьковском кладбище города Москвы.
Мама скончалась и похоронена на кладбище Никольского монастыря в г. Малоярославце 7 декабря 1993 г.
Удивительно, но тайна, которую свято хранили все участники событий, неким промыслительным образом жила в душе современников, облекаясь в легенды. «На предания и легенды нельзя смотреть как на выдумки и ложь, ибо именно в них выражен синтез видимого с невидимым – прозрение в тот Мир, где огненными знаками начертана истинная сущность духа человеческого. В легендах народ выявляет свои чаяния и достижения. Потому отнесемся внимательно ко всем свидетельствам глубокого непосредственного сердечного чувства». Мы привели фрагмент статьи, опубликованной в 1934 году в Риге, автор которой далее пишет: «…не во власти века затемнить образ Преподобного. Народ в округе создал уже легенду, что истинные его мощи ушли в землю – до поры до времени Святой опять уединился, как уходил от мира грубого при жизни»[1]. Статья подписана именем Наталии Яровской. Это был псевдоним Е.И. Рерих, а очерк «Преподобный Сергий Радонежский», впервые напечатанный в книге «Знамя Преподобного Сергия Радонежского», выпущенной издательством «Алтаир», – одно из лучших и самых проникновенных описаний жизнедеятельности светоносного игумена Земли Русской. «“Бог и родина” – вот то, что двигало жизнью и судьбою Преподобного Сергия <…>, и эта любовь дала ему возможность так совершенно, до конца, исполнить заповедь Господню о любви к людям»[2]. Так сформулировала кредо служения великого русского подвижника Е.И. Рерих в своем очерке.
Вот такие две истории, действующими лицами которых являются люди, жившие в суровое для их Отчизны лихолетье, но не сломившиеся душой, свято хранившие предание и веру в тяжелейших испытаниях под покровом светоносного игумена Земли Русской Преподобного Сергия Радонежского. В своей неистребимой вере они понимали, что нет времени, нет расстояния и, как говорил священник Павел Флоренский, «прошлое не прошло». Про них можно сказать словами из его фундаментального труда «Столп и утверждение Истины»: «Праведники церковные живы для живых и мертвы для мертвых. Для потемневшей души лики угодников темнеют, для параличной – тела их застывают в жуткой неподвижности <…>. Но ясные очи по-прежнему видят лики угодников сияющими “как лицо ангела”»[3]…
[1] Яровская Н. Преподобный Сергий Радонежский // Знамя Преподобного Сергия Радонежского. Рига: Алтаир, 1934. С. 71.
[2] Там же. С. 30.
[3] Флоренский П.А. Столп и утверждение Истины. М.: Правда, 1990. Т. I. С. 3.