№ 23-2007-1 |
О.В. Троицкая__________
Выставка Сергея Кузнецова__________
Это всегда чудо – как художник умеет превратить двумерную, беззвучную и бесцветную плоскость голого холста в объемное пространство или сумму пространств – накладывающихся, пересекающихся, взаимопроникающих. Они не сталкиваются и не противоречат друг другу, но, напротив, сходятся в композиционном балансе абрисов и тоновых пересечений, рождая единый общий образ, символ, где многое – в одном, но всякое – многозначно. Это всегда ощутимо тем неизвестным органом, который способен воспринимать присутствие несказуемого и расположен где-то в сердцевине человеческого существа. Так было у Гумилева: «Кричит душа, изнемогает плоть, рождая орган для шестого чувства…»
Искусствоведы причисляют Сергея Кузнецова, – чья персональная, вернее, «семейная», совместная с его женой Надеждой Кузнецовой-Леоновой выставка, которая так и называется «Сотворчество», состоялась в Международном Центре Рерихов в конце минувшего года, – к художникам-символистам.
Каждое творение Сергея Кузнецова содержит колоссальный ряд ассоциаций, они накатываются одна за одной, нарастают как снежный ком, когда художник стоит перед холстом с кистью и палитрой, где прорисовываются исходные черты замысла, конечный вид которого скрыт пока от самого автора. Но ему важен не исчерпывающий перечень внешних примет объекта, а то, что он сам определяет как «глубинную недосказанность». «Информация поступает постоянно, – говорит художник, – диапазон ассоциативных рядов ширится, и ты чувствуешь свою человеческую неспособность поместить на холсте все. Сам материал – холст, карандаш, кисть, краски – ограничивает художника, и выразить то, что он на самом деле видит, практически невозможно. Дай Бог, если удается миллионную или тысячную толику того, что тебе открылось, изобразить на холсте. Я уж не говорю о том, что художнику что-то еще дается свыше…»
Художнику – в любой области искусства – путешествие ТУДА чаще всего обходится дорого. Возврат из «эфирных струй», в которых пребывал Федор Тютчев, или из внепредельных, несказуемых миров на самых поздних, исчезнувших – как жаль! – полотнах Святослава Рериха связан с неизбежным чувством утраты. Та же трагическая обреченность на существование между мирами преследовала пианиста Святослава Рихтера. «Знающий нечто такое, от чего музыка – лишь часть», – таким видел Рихтера за роялем Альфред Шнитке. Это драма любого мастера, раз узревшего надмирное: ты не можешь остаться в мире ТОМ по причине нынешнего существования в плотном теле, но и в мире сем ты по-прежнему жить уже не сможешь, потому что тленность материи становится явственней. Так пробуждается ностальгическая грусть, тоска по недостижимой сегодня общей для всех вселенской Родине, и она же становится движителем творчества.
И все же, вольно или невольно, каждый человек в своем творчестве – «адвокат» материи. Если мы одарены чувством прекрасного, то камни, деревья, цветы, голубые небеса, в конце концов, красота человека – вдохновляют нас. Материальный мир тяжек прежде всего несовершенством человеческих связей, но Сергей Кузнецов точно соотносит мир незримого и зримого в равновесии, необходимом для жизни здесь и сейчас. Он против абсолютного витания в облаках. Тогда где же пролегает связующая нить бескрайнего иномирия и ограниченного осязанием мира материи? Как нам притерпеться – притереться? – к дисгармонии земного бытия?
«Уроки, уроки мы здесь проходим», – говорит Надежда Леонова-Кузнецова, жена художника.
«Уроки, – подтверждает Сергей. – Есть множество примеров, когда лучшие произведения были созданы именно в тяжелейших условиях. Даниил Андреев оказался в застенках и благодаря этой жуткой превратности судьбы написал “Розу Мира”. Порой нам кажется, что судьба жестоко пытает нас, а по истечении какого-то времени мы благодарим ее за это испытание. Не хочу выглядеть фаталистом, но считаю, что многое предопределено и происходит только то, что должно произойти».
Так однажды прозаические обстоятельства принесли Сергею внезапную удачу. Разбавитель для масляных красок очень резко пахнет, и у родственников, с которыми в те годы Надежда и Сергей жили вместе, от этого запаха раскалывалась голова. Сергей попробовал писать масляными красками «всухую», тонкой кистью. Он применил к технике письма маслом что-то близкое к лессировке, – приему, характерному для акварели. Этот эксперимент подарил Сергею сугубо индивидуальную технику живописи, в которой он работает сегодня. Она позволяет с помощью столь бескомпромиссного, жесткого материала, как масляные краски, создавать дивные поэтические полутона и разделять очень точные пограничные линии или размывать границы пространств, струящихся друг в друге, – делать то, что подвластно либо очень тонкой темпере, либо «сухой» акварели.
В 2003/2004 году Сергей был в Непале, откуда привез цикл «Величие гор». Фантазийность, мистериальность его более ранних работ нашла свое подтверждение и продолжение в реальности той части света, где среди горных пиков скрыта сияющая Шамбала – недостижимое для земного смертного пространство Мудрости и Света. Ее снежный блистающий свет, раскладываясь на все мыслимые нюансы тонов, видных глазу, и волнующие душу художника своей неотобразимостью неземные оттенки, напоминает об иномирии, забывая о котором человек утрачивает смысл земной жизни. Это те цвета и линии, которые заворожили наших гениальных соотечественников и остались с нами навсегда в «Гималайской серии» Николая Константиновича и дивных пейзажах и портретных фонах Святослава Николаевича Рерихов.
«Любой реальный пейзаж художник перерабатывает через себя, через собственную внутреннюю жизнь, потом все это появляется на холсте, но уже с вложенным в этот пейзаж своим представлением, своим ощущением. Потом ко мне стали приходить вещи фантазийные, реальности материального мира и иномирия стали перекликаться, одно легко переходило в другое… Художник работает на интуиции и многие вещи, которые пишет, даже сам себе не может объяснить. Я не умею находиться целый день на выставке и рассказывать, почему нарисовал что-то так, а не иначе. Когда зрители пишут в книге отзывов свое впечатление по поводу той или иной работы – для меня это всегда открытие. Если зрителя моя работа будоражит, если он обнаруживает для себя что-то новое, это просто замечательно».
Названия пейзажей Сергея Кузнецова – «К единению в красоте призывающие», «Царство непознанного», «Врата времени. Первозданное и вечно новое» – не только поэтическое разъяснение замысла художника. Если эти слова и реплики сложить и связать вместе – получится его личная философия Красоты. Сергей Кузнецов редко пишет портреты с реальных моделей. По крайней мере на выставке их было всего два: – образ живой богини Кума́ри[1] и размещенный напротив портрет его жены Надежды. Кумари – юная девочка, подросток – странно повторяет чертами лица портрет взрослой русской женщины, в лице которой угадывается нечто дравидийское. И в этом полуузнаваемом сходстве – тоже часть философии Красоты художника. Тем более что стихи, которые приходят к Надежде, – одновременно и причина, и следствие творческих озарений Сергея. Он сам безусловно это признает и даже настаивает на этом.
Надежда пишет стихи уже семь лет, и говорит, что к ней поступает «небесный диктант». Ее стихи чисты и «светлы, как росточки», коротки, но духовно емки:
Как песни слагаются быстро,
И мысли текут – очень чистые.
Вот это и есть Озарение –
Мистерия Восхождения.
Любовью пронизаны строчки,
Они светлы, как росточки.
Вот это – Души Просветление:
Мистерия Очищения.
Несутся снежинки чистые,
И судьбы проносятся быстро.
Вот это и есть осмысление –
Мистерия Озарения.
Сергей и ранее, до встречи с Гималаями, видел текущий сквозь земной пейзаж Вышний свет. Этот нереальный, но существующий реально спектр озаряет воздух вокруг и превращает любое творчество в истинную жизнь, а не в фотографическое отображение посмертных масок бытия. Возникает личная реакция художника на бытие как движение сущего, внешний хаос которого складывается в согласную эволюцию всего живого. Через чувство Красоты художник гармонизирует обыденность, и на его холсте порыв ветра превращается в «Золотую симфонию», вечерний горизонт обретает космическую кривизну, а небо окрашивается в тона стратосферы, как на полотне «Отражение». Лишь оттуда, с высоты десяти – тридцати километров над земной поверхностью, может быть видна одновременно и огненная точка костра, лежащая на поверхности земли, и огненный круг солнечного светила, склоненный к горизонту, и две дальних звезды. Отражений здесь не одно – целых три: костер, Солнце, парная звезда – такова цепная связь великой Вселенной с ее малой, но такой прекрасной составляющей.
«Бесконечность», «Беспредельность», «Тайна» – сквозь земные абрисы пейзажей явственно проступает принадлежность нашего мира к звездному сословию. Дух Вечности в картине «Пересекающий» пронизывает в полете отнюдь не такой тленный, как мы привыкли думать, мир и живет в каждой волне, в каждой древесной ветви, горной вершине.
Мистерия цикла «Врата времени» начинается с холста с кратким названием «Дар». Здесь – символ в символе, где многое, неподвластное слову, воспринимается на уровне чувствований. Линией и цветом художник символически устанавливает все ту же связь земного с Вышним, где нежный язык пламени в ладонях младенца есть отражение огненного Триединства, сосредоточенного вокруг фигуры, очевидно, воплощающей образ Времени. Ребенок – это величайший дар миру, смыкающий в себе Прошлое, Настоящее и Будущее, продолжатель рода носителей священного огня. Именно поэтому его изображение, выполненное в более реалистической манере и размещенное автором в нижней трети холста, становится композиционным узлом. Горы превращаются в пирамиды – символ вечности и мудрости древних, а за ними возносится светлый град, увенчанный куполами древних храмов.
Циклы, созданные Сергеем, обрастают холстами не последовательно – один цикл закончен, начинается другой, – а параллельно: наряду с полотнами, посвященными путешествию в Непал, он снова и снова возвращается к циклу «Небесная Россия». «Небесная» – не расположенная где-то над головой, в видимом поднебесье, а преображенная в Духе, летящая у седьмых врат. На полотне «Преображенный мир» она поднимается из просторов Среднерусской равнины, из изгибов глади ее рек, сияющих отражением розово-голубых оттенков утренней зари. В чистоте, еще не искаженной суетой дня, видимы такие же розово-голубые острова храмов, куда к надмирной литургии стремятся осененные нимбами светящиеся фигуры: святые земли русской спешат к ранней молитве за нас, за нашу еще полусонную землю. Многоглавые соборы, малые церкви и шатровые звонницы – ни с чем не спутать архитектуру русских духовных твердынь: лавр, обителей и пу́стынь. Их купола и вершины заключены в прозрачные тетраэдры, образованные гранями восходящих лучей. Они дивным образом соединяют земной ландшафт с отворяющимся пространством Божественного поднебесья. Свет Преображения разливается над землей, оставляя вне сомнения человеческое право на Веру и Надежду, подкрепленное Красотой как гарантом Божией Любви ко всему сущему.
«Многопространственное чутье», «слияние миров» – мы путаемся в метафорах, пытаясь описать внечувственные вещи. Какой скудной оказывается обыденная человеческая речь… А художник с помощью пера, туши и бесконечного творческого терпения рисует «Ожерелья миров», где каждый малый мир включает в себя цепь ассоциаций. Так происходит еще, еще и еще, и оказывается, что ожерелье миров живет внутри каждого, но почему-то не всем приходит в голову заглянуть внутрь собственной Вселенной, пока не подтолкнет к этому художник, как его подтолкнул к взгляду в себя Тот, Кто надо всем…
Графическая работа «Познание», как и центральное полотно выставки «Дар», посвящена дочери Насте. Здесь все – от Галактики, медленно поворачивающейся в небе, от огромной раковины, на которую присела девочка, до светящейся маленькой ракушки в детских руках, закручено спиралью. Девочка, изучая, поворачивает раковину, и так же, вращаясь по часовой стрелке, раскручивается мир перед глазами человечества, и на каждом витке раскрываются чудесные подробности великого замысла Творца. В «Дыхании Вечности» – созерцательное спокойствие Будды, окруженного плывущими вокруг него храмами Шамбалы, где он – центр ее и ось. И в том – молчаливый призыв Гаутамы к созерцанию, к внутренней тишине, в которой можно услышать и увидеть намного более, чем в суетливом напряжении говорливого ума…
Еще один цикл, представленный на выставке «Сотворчество», – «Шахматы». Шахматная битва – древняя драма о противостоянии властных сил. Острые пики корон, жесткие складки одежд королей и королев, игольчатые завершения шахматных фигур взяты за стилистическую основу. Декартово измерение поверхности шахматного поля исказилось, образовав возвышенности и ложбины поля битвы, и лаконизм формы здесь только прибавляет драматизма.
В чем смысл сражения, спрашивает художник в картине «Противостояние», – в обретении власти? А что дальше? Поверженная армия? Рассыпавшиеся фигуры воинов под рукой дремлющей в «Пророческом сне» королевы? Или горестное перемирие, ничего, кроме одиночества, не принесшее королям в «Ничьей»? Им, выточенным по одному образу и подобию, из одного и того же материала, придана одна и та же униформа, как, впрочем, и всем, кто стоял за ними. Все имеют одинаковый шаг шахматной симметрии – черный и белый конь, ладья, пешка, ферзь. Они только по-разному окрашены, единственное различие. Для Сергея это – аллегория гражданской войны. Декорацией военного шахматного действа по вертикали принят горный пейзаж. И этому есть объяснение.
В 90-х годах прошлого века Сергей и Надежда поехали на русский Кавказ. И вот среди этой чистой, почти нереальной красоты из-за горного хребта послышались громы артиллерийских взрывов чеченской войны. В величественной горной тишине ее раскаты звучали немыслимым святотатством и причиняли почти физическую боль. Если говорить о единстве человечества перед Вселенной, то любую войну можно смело назвать гражданской: она рвет в клочья судьбы и семьи, превращает старую дружбу в кровавую рознь и, главное, – совершенно бессмысленна, поскольку в ней – НИКОГДА! – по большому счету не бывает победителей.
Оба они, и Сергей, и Надежда, видят смысл существования в служении Вышнему через служение искусству. Этот принцип отношения к творчеству – трудиться, несмотря ни на что – почти подобен послушанию.
«Как-то мы выставляли работы вместе со священником (он тоже художник), который сказал: “Все тяжелое в нашей жизни надо обращать в благодать”. А ведь благодать – она во всем: в том, что мы родились, в том, что видим этот мир, что светит солнце, в пейзаже вокруг нас. Если ты это видишь, замечаешь – значит, ты способен к сотворчеству с Ним, и из тебя может что-то получиться».
Для Сергея и Надежды сотворчество с Ним – это непременное гармоничное сотворчество друг с другом. Ее стихи и графика, которая также была представлена на выставке, его графика и живопись. Оба окончили Строгановку. Когда Сергей начинал свой творческий поиск, Надежда сознательно оставалась в тени, была опорой и незыблемым тылом. Она жила внутри его жизненной программы. А он начинал как художник-монументалист. Его росписи штаба Новосибирского военного округа – динамичные, полные патриотизма сцены сражений, от Куликова поля до дней воинской славы нашего времени – могли бы сделать честь любому подобному учреждению. Потом в Калмыкии в соавторстве с двумя коллегами был создан гигантский рельеф в 200 квадратных метров на тему калмыцкого эпоса – к празднованию 550-летия Калмыкии; среди прочих работ были и мозаичные панно. К 1990 году Сергей, по его собственному выражению, «намонументалился» вот так, – и он показывает как: выше головы. Он понял, что «наша архитектура и монументальное искусство – две вещи, совершенно несовместные». Да и вся обстановка 90-х в постсоветском государстве была неблагосклонна к художникам-монументалистам. Но случилось то, о чем Надежда сказала: «…уроки мы здесь проходим», – когда с виду разрушительные для нажитых, стабильных ситуаций действия Судьбы подталкивают человека к смене жанра в жизни и в творчестве, к поискам для себя иной ниши, помогая раскрыть самые неожиданные стороны собственной индивидуальности.
По совету жены Сергей пробует себя в живописи и в графике. Малые формы требуют иного подхода в выборе пространственной композиции и палитры. После работы в монументальном жанре, требующем экспрессии, как композиционной, так и цветовой, ярких, бескомпромиссных эмоциональных проявлений, жестких тонов, это была новизна поиска, о котором сегодня можно сказать, что он увенчался успехом.
Этот успех принадлежит им обоим – Сергей ни в коем случае не хочет принимать добрые слова только на свой счет. Этот этап сотворчества для них закончен. Сегодня они оба знают, каким будет новый и что они будут делать.
Призывает меня Судьба,
Открывается Свет Всевышний.
Надо выпить чашу до дна –
Пробуждается Жажда Жизни.
А в России опять Зима.
Освещает всю землю Всевышний.
У России своя Судьба,
И сама она – Жажда Жизни.
Они будут вновь создавать сияющие картины, рисовать тонким пером прозрачные монохромные миры и писать стихи, в которых светятся Душа, Красота, Мир, и все это – с большой буквы.
[1] 1 Кума́ри, или Кумари Деви – живое индуистское божество в Непале, девочка, выбранная из касты Шакья народа неваров. Это божество почитается по всей стране и индуистами, и буддистами. В Непале имеется несколько Кумари, но наиболее известна Королевская Кумари, обитающая в Катманду. После особенно строгих ритуалов она поселяется во дворце Кумари Гхар в центре города. Сегодняшняя Королевская Кумари – Преети Шакья.