№ 40-2011-2 |
В. Черненко, Ю. Миронов _________
К 100летию со дня рождения _________
Перед ученым всегда две опасности – повторить открытие и не сделать его. Эрудиция спасает от первой. От второй – увлеченность своей работой, преданность ей. В науке надо иметь свой голос и говорить свое слово.
А.Л. Яншин
В Государственном геологическом музее имени В.И. Вернадского Российской академии наук в конце марта 2011 года прошло торжественное заседание, посвященное 100-летию со дня рождения выдающегося ученого-энциклопедиста, организатора науки и общественного деятеля, академика Александра Леонидовича Яншина.
Торжественному заседанию предшествовало открытие выставки, приуроченной к юбилею. Традиционно такие выставки знакомят с творческим наследием ученого и книгами, написанными о нем коллегами. Но многогранная, яркая личность Александра Леонидовича не укладывалась в сухой академический рассказ. Начался поиск оригинальных материалов. Нам повезло. В собрании музея хранятся образцы из первых экспедиций молодого геолога. Помогли коллеги из институтов, с которыми была связана научная деятельность Яншина. Подлинные вещи и документы, бережно хранящиеся в его семье, были предоставлены вдовой ученого Фидан Тауфиковной Яншиной. На выставке мы показали лишь незначительную часть этого поистине уникального архива. Каждая вещь или документ – свидетельство эпохи, к которой нам посчастливилось прикоснуться. Рисунки гимназистки Маши Ланиной, мамы А.Л. Яншина; домашняя газета, которую выпускал в имении Николо-Кремяное студент Леонид Яншин, его отец; книги из библиотеки ученика Опытно-показательной школы при педагогическом факультете Смоленского университета Саши Яншина, – эти экспонаты предваряют рассказ о творческом пути замечательного геолога, крупного организатора научных исследований, который видел главный смысл своей жизни «в доставлении наивозможно большей пользы окружающим».
Переступив порог выставочного зала, мы попадаем в пространство, наполненное весенним пением птиц средней полосы, – Александр Леонидович знал их всех по голосам и с детских лет наслаждался этим многоголосьем. Когда переходишь от витрины к витрине, знакомясь с жизнью и трудами ученого – от первых шагов в геологии до научных обобщений планетарного значения, – возникает понимание уникального явления в науках о Земле, имя которому – Александр Леонидович Яншин. Многогранность и целостность его облика поражают не только хорошо знавших его людей, но и тех, кто впервые познакомился с его трудами.
Александр Леонидович Яншин родился 15 (28) марта в городе Смоленске в семье юриста. В 1928 году Саша Яншин успешно закончил опытно-показательную школу при Смоленском университете, и семья переехала в Москву. Сдав вступительные экзамены в I МГУ, он не нашел себя в списке студентов и осенью поступил на годичные курсы коллекторов при Научном институте удобрений. В 1929 году началась его производственная деятельность в горно-геологическом отделе института. Из-за своей занятости в экспедициях, Яншин не получил официального документа об окончании высшего учебного заведения, которое он посещал в течение четырех лет как вольнослушатель.Более шести лет в составе поисковых партий он проводил полевые работы в разных районах Казахстана. Это были годы упорной учебы и накопления знаний, в его исследованиях наметились широкий комплексный подход к изучаемым объектам, обстоятельность, скрупулезность и удивительная тонкость наблюдений – качества, характерные для всей его последующей деятельности.
В 1932 году вышла его первая большая самостоятельная статья «Тектоника Каргалинских гор»[1]. Спустя почти сорок лет академик Ю.А. Косыгин так отозвался о ней: «А.Л. Яншин скромно называл эту свою работу ученической, я же продолжаю ее считать весьма крупным и зрелым исследованием, принесшим большую пользу для геологии Западного Казахстана и для решения ряда общих вопросов геологии Урала. Надо добавить, что работа эта, отличающаяся прекрасным литературным слогом и логичностью научных суждений, принадлежала перу двадцатилетнего молодого человека»[2].
В 1936 году по приглашению академика А.Д. Архангельского Яншин перешел на работу в Геологический институт АН СССР – с этим институтом связаны более шестидесяти лет его трудовой деятельности. В двадцать пять лет Александр Яншин был известен большому кругу геологов как исследователь широкого профиля, его наблюдения и выводы использовались в сводных работах ведущих геологов страны.
В Великую Отечественную войну за успешное выполнение заданий правительства в области обеспечения промышленности запасами ценного минерального сырья А.Л. Яншин был награжден орденом Трудового Красного Знамени (1944); еще через год, в 1945-м, за достижения в области промышленности и науки, – орденом Знак Почета.
После войны Александр Леонидович продолжил изучение геологии и тектонического строения Приаралья с прилегающими областями Казахстана и Средней Азии. Результатом тщательного анализа и обобщения накопленного им материала явилась фундаментальная работа «Геология Северного Приаралья» (1953).
Главным направлением научной деятельности Яншина в первой половине 1960-х годов становится разработка принципов составления и создание обзорных тектонических карт. В 1958 году он избран действительным членом Академии наук СССР. Александру Леонидовичу тогда было 47 лет, он стал самым молодым академиком-геологом. В том же году его назначают заместителем директора Института геологии и геофизики Сибирского отделения АН СССР в Новосибирске с сохранением должности заведующего отделом Геологического института АН СССР в Москве.
В 1959 году Яншин возглавил работу большого коллектива геологов по созданию «Тектонической карты Евразии» масштаба 1: 5 000 000. Эта работа – одно из самых крупных достижений отечественной геологии – в 1969 году удостоена Государственной премии. Многие годы, начиная с 1967-го, Александр Леонидович был научным руководителем Советско-Монгольской комплексной экспедиции и совместных с немецкими геологами тектонических исследований, проводимых на территории СССР и ГДР. В поле он выезжал каждое лето. За совокупность работ в области геологии в 1973 году Яншин был награжден высшей наградой Академии наук – Золотой медалью им. А.П. Карпинского.
Практическим результатом исследований явилось открытие месторождений нефти, газа, фосфоритов, бурых углей, артезианских вод, калийных солей, железных и марганцевых руд, бокситов, разведанных по его прогнозам на Урале, в Казахстане, Западной и Восточной Сибири, на Дальнем Востоке, в Монголии, Сирии, Индии и Австралии. В 1981 году ему было присвоено звание Героя социалистического труда. В 1982 году Александра Леонидовича избрали вице-президентом Академии наук СССР.
Будучи естествоиспытателем в классическом понимании этого слова, Яншин с 1970 года целеустремленно занимался одной из самых острых проблем современности – экологией и добился больших результатов – отмены решения о переброске на юг части стока северных и сибирских рек, о постройке канала Волга–Чограй, Ржевского водохранилища и Крымской АЭС. Недаром Александра Леонидовича называли «человеком Ноосферы».
Приведем выдержку из решения Политбюро ЦК КПСС, опубликованного во всех центральных газетах 16 августа 1986 года: «Рассмотрев вопросы осуществления проектных и других работ, связанных с переброской части стока северных и сибирских рек в южные районы страны, Политбюро в связи с необходимостью дополнительного изучения экологических и экономических аспектов этой проблемы, за что выступают и широкие круги общественности, признало целесообразным прекратить указанные работы»[3].Это была яркая победа А.Л. Яншина как ученого, организатора, общественного деятеля и просто гражданина.
По его инициативе в Верховном Совете СССР, депутатом которого он стал в 1989 году, был создан Комитет по экологии. В 1993 году он основал Российскую экологическую академию и был избран ее первым президентом.
Неоценимы усилия Яншина в деле увековечения памяти великого русского ученого В.И. Вернадского, у которого в молодые годы ему посчастливилось брать консультации по некоторым вопросам. С 1990 года под редакцией Яншина начали выходить тома основанной им «Библиотеки трудов академика В.И. Вернадского», впервые без купюр.
Мировое научное сообщество высоко оценило научную и научно-организационную деятельность А.Л. Яншина: он член академий наук многих стран – МНР (1974), ГДР (1980), Республики Башкортостан (1991), АН Республики Грузия (1996).
Коллеги-геологи и специалисты других областей знания неизменно отмечали его исторический подход к решению различных задач, энциклопедическую образованность и постоянный интерес к истории культуры и человеческого общества. Огромное значение А.Л. Яншин придавал пропаганде и сохранению наследия деятелей науки и культуры, прежде всего России.
В феврале 1993 года, когда Музей имени Н.К. Рериха открыл первую экспозицию в пяти комнатах флигеля, Александр Леонидович был на открытии выставки – он не мог пропустить такое событие, как возвращение наследия Рерихов на Родину. Яншин подошел к директору музея Людмиле Васильевне Шапошниковой и сказал: «Не правда ли, удивительны и восхитительны гималайские пейзажи? А ведь Рерих – великий мыслитель. Посмотрите, в какие прекрасные и точные образы облекались его мысли. Это целая сокровищница подлинного Духа». И скромно добавил: «Я сам геолог и знаю эти горы»[4].
Яншин не только знал эти горы, но, как и Н.К. Рерих, находился во власти этих гор. Святослав Николаевич Рерих, вспоминая беседы с ним во время его приездов в Бангалор (Индия), говорил: «Александр Леонидович умнейший человек и крупный ученый. Он как никто понимает, что собой представлял мой отец Николай Константинович и что он сделал для людей»[5].
В тяжелый для Музея им. Н.К. Рериха 1993 год Яншин сразу пришел на помощь. На пресс-конференции он выступил в защиту музея и самым решительным образом осудил постановление, подписанное тогдашним премьером В.С. Черномырдиным. Он не колеблясь поставил свой автограф на заявлении ученых по поводу несправедливого и немотивированного решения передать усадьбу Лопухиных и коллекции Рерихов Музею Востока: «Новое всегда вызывает у основной массы людей непонимание и попытки опорочить это новое, – сказал он тогда. – Возьмите наших великих ученых, Вернадского, Циолковского, Чижевского. Их ведь тоже долгое время не признавали, да и сейчас ситуация вокруг них сложилась непростая. Я долгое время занимаюсь наследием Вернадского и хорошо знаю, какой тяжелой и сложной была жизнь Владимира Ивановича. Да и с самим Рерихом у нас не все в порядке. За новое надо бороться, и я желаю вам удачи. Ну, а что касается меня, всегда готов вам помочь»[6].
До последнего дня своей жизни Александр Леонидович Яншин оставался рядом с теми, кто отстаивал дело Музея Н.К. Рериха и Международного Центра Рерихов.
Научная, организаторская и общественная деятельность А.Л. Яншина широко освещена в многочисленных публикациях, написанных коллегами, учениками и друзьями. Но лучше всего о себе и своей работе Александр Леонидович рассказал сам в набросках к автобиографии, в интервью многочисленным корреспондентам различных изданий, фрагменты которых мы публикуем.
А.Л. Яншин
Воспоминания
Выбор пути
В своем становлении я многим обязан отцу, личности яркой и разносторонней. В детстве и отрочестве он часто брал меня с собой на охоту, весной на вальдшнепов, осенью – на куропаток и уток. Помню, меня больше привлекала не сама охота, а природа. Особенно приятно было наблюдать пробуждение леса весной, слушать пение птиц. Одно время мне даже хотелось стать орнитологом[7].
<…> Я учился в опытно-показательной школе при Смоленском университете. Университетские профессора, особенно один из них, Леонид Григорьевич Граве, пробудили во мне страсть к широкому природоведению, любовь к естественным наукам[8].
<…> В годы юности определился круг чтения: в поэзии – Лермонтов, Пушкин, Шекспир, Киплинг, позже Гумилев, Ахматова, Пастернак, Бродский, в прозе – Достоевский, Толстой, Диккенс, Фолкнер… Были и книги по географии, истории, естествознанию[9].
<…> В семнадцать лет, после окончания школы, я не предполагал, что стану ученым, и даже в институт не собирался поступать. Меня очень влекли путешествия, я уже тогда очень любил природу и всей душой стремился изведать романтику странствий по далеким, неведомым краям. Точной профессиональной ориентации я тоже не имел. Но во мне было очень велико то самое стремление, которое так ясно выражено в древней поговорке кочевников: «Душу номада (кочевника) даль зовет»[10].
<…> Я избрал геологию. Кроме любви к природе, у меня уже в юности созрело желание быть полезным Родине. И я надеялся, что если я стану геологом, то смогу участвовать в открытии новых месторождений полезных ископаемых, составлении прогнозов. Так и оказалось впоследствии… выбор профессии оправдал мои юношеские стремления и надежды[11].
Моя первая «научная» должность была – коллектор. А попросту говоря, почти разнорабочий в экспедиции. Представьте себе: выжженная степь, волнистый ландшафт, раскаленное солнце над головой и лазурно-синяя поверхность Аральского моря на горизонте. И мы, который уж день бредущие по степи. Провиант, палатки, приборы – все с собою на лошадях и верблюдах. Буровой инструмент тоже с собою. А потом приходили к местам выходов фосфоритов, приступали к ручному бурению. Да, да, ручному! По два человека попеременно мы вгрызались в землю. Через три-пять метров вынимали инструмент, брали пробы, а затем снова шли дальше в глубину, снова этот тяжкий труд…
И было еще одно очень важное обстоятельство. Уходя каждое лето в очередную экспедицию, мы все – и я тоже – ясно осознавали, как важен, как нужен был стране наш труд. Начиналась индустриализация, начинались великие стройки, и необходимо было буквально все: минералы, металлы, нефть, уголь. И все это требовали от нас, геологов. В семнадцать-восемнадцать лет я уже понимал и ощущал во всей полноте это гордое и весомое чувство: ответственность за свое дело.
<…> Возвращаясь в Москву, в наш институт, я набрасывался на груды образцов, привезенных нами из степей, старался понять происхождение закономерности залегания пород, скрытый язык минералов, шифр, ведущий к полезным ископаемым. И особенно остро ощущал недостаточность знаний. Именно в эти годы я почувствовал, что геология для меня – это любовь навсегда, и понял еще, что для того чтобы эта любовь не стала несчастной, мне совершенно необходимы знания, необходимо систематическое образование. Я решил поступать в институт. А вместо этого на следующий год меня назначили начальником партии. Мне не было еще и двадцати, а под моим началом оказались шестьдесят геологов, лаборантов, коллекторов, рабочих. Задача была поставлена очень ответственная – искать фосфориты для начавшейся химизации сельского хозяйства. Выхода не было. Работать и учиться[12].
Вся жизнь – образование
Главный элемент моего образования – литература. Образование – это не только вуз. Это жизнь до и после него. А литература, по которой я получил образование, – далеко не только геологическая[13].
<…> Чрезвычайно ценю старые и редкие издания. Старина – не самоцель, но некоторые древние книги, как художественные, так и научные, иметь дома не просто приятно, а порой необходимо. Книга – не роскошь, а орудие нашего производства. И старая книга доносит до нас дух эпохи, самую суть мыслей, рожденных в эту далекую эпоху[14].
<…> Много времени уходит на то, чтобы узнать, что делается в смежных областях науки. Стараюсь быть «своим человеком» в биологии. В области истории человеческого общества меня привлекают крупномасштабные исторические явления – развитие и гибель древних цивилизаций, переселения народов. Слежу также за новейшими данными в области палеоантропологии – науки о древнем человеке[15].
Историю науки знать необходимо, чтобы не изобретать велосипед. Но историю литературы, культуры, человеческого общества еще более необходимо знать, чтобы в историю науки входить человеком подготовленным[16].
<…> Геология – единственная из естественных наук – историческая. Поэтому закономерен мой интерес к истории происхождения человека и человеческого общества. Литература по этим предметам давно убедила меня, что фазы общественного развития далеко не одновременны на всей планете. <…> Эти факты из истории человеческого общества определенным образом повлияли на мое научное мировоззрение в области геологии[17].
<…> Я считаю чрезвычайно важным для ученого знать не только предшествующие работы по тем проблемам, которыми они занимаются, но и историю жизни этих своих предшественников, условия, в которых они творили, обстоятельства, которые помогли им сделать те или иные открытия. Идеалом в этом отношении для меня является наш великий ученый В.И. Вернадский, который знал историю развития всех естественных наук, как никто другой, и сам много писал об этом[18].
Гордость родителей
Из письма отца, Л.А. Яншина, другу детства Г.Л. Цетлину[19]
У нас один сын, милый, сердечный и заботливый. Он нас и поддерживает всемерно. Он – геолог, работает с 1936 г. в Геол. институте Академии наук. Звание кандидата было ему присуждено еще в 1937 г. без защиты диссертации. Три кита геологии, три академика – А.Д. Архангельский, В.А. Обручев и А.Н. Заварицкий дали такое заключение: «Три работы, представленные А.Л. Яншиным, настолько превышают (каждая) требования, предъявляемые нами к кандидатским диссертациям, что защиты не требуется». За время войны он был четырежды премирован и получил Трудовое Знамя.
Три года назад он блестяще защитил докторскую диссертацию. Именно блестяще. Оппоненты были известные: академик Н.С. Шатский, украинский академик О.С. Вялов и ленинградский профессор, член-корреспондент АН В.П. Ренгартен. Все трое исключительно высоко оценили работу. Академик Шатский говорил: «Сегодня происходит только оформление докторского звания А.Л. Яншина. Мы все давно знаем его как доктора. А его труд представляет собой не диссертацию, а три превосходных диссертации, законченных, богатых по содержанию и по тому новому, что вносит наш ученый в науку».
Ренгартен сказал: «Этот труд на многие годы станет настольной книгой для геологов Урала, Казахстана, Нижнего Поволжья и Прикаспийского края; для ученых и студентов, для геологов-практиков». Он отметил исключительную эрудицию диссертанта и редкое умение в разрешении сложных вопросов.
Очень тепло говорил о нем и третий оппонент, академик Вялов: «Это ученый-новатор, который смело ставит сложные проблемы и талантливо их разрешает». А дальше: «В одном пункте я разошелся с А.Л., но и здесь он меня убедил. Впрочем, у Александра Леонидовича есть такое свойство: когда он пишет или говорит, – и не хочешь иногда верить, а веришь».
Ученый совет (33 чел.) был в полном составе, и степень доктора присуждена единогласно.
<…> Обыкновенно на диссертациях бывает 60–80, редко сто человек. На его защите конференц-зал был битком набит. Стояли вдоль стен, и целая толпа была у двух открытых дверей. Верно, человек четыреста, если не больше.
Заседание Совета только что открылось, и сын начал доклад, когда через толпу у двери пробирался старший академик отделения геолого-географических наук Д.И. Щербаков. И ворчал: «Понятно, когда геологический Карузо выступает, то и в залу не войдешь». Его труд напечатан и уже разошелся. За эту работу сыну моему Президиумом Академии присуждена старшая академическая премия им. Карпинского. Притом в первый раз вся одному лицу.
<…> Говорит он прекрасно. Так же и пишет. Но от профессуры уклоняется, занятый своей работой в Академии. А предложений этого рода был целый ряд. Пока писалась его огромная работа, он, кроме того, выпустил три ценных монографии по другим вопросам. Каждую из них институт предлагал дать как диссертацию. Сын мой отказался, объясняя, что он дал слово институту выполнить свою трудоемкую работу и представить ее как диссертацию.
В прошлом году он получил второе Трудовое Знамя. Так что он орденоносец вполне: два Трудовых Знамени и Знак Почета.
По наследству от меня он – страстный любитель природы и охотник. И я каждое лето уезжаю к нему, когда он на полевых работах. Ездил к нему на Урал, в Башкирию, в Казахстан, в Приаралье, на Сырдарью и т.д.
Работает он всегда напряженно, но со мной охотится. Охотимся мы с ним чудесно. А я кроме того и рыбы половил в полное удовольствие. И эта жизнь на природе, переезды, вечера у костра, ночевки в палатках, восходы и заходы солнца на степных водах, красоты Урала, – все это для меня полно очарования. Там мы вспоминаем с ним Москву, литературу, театры, картины, а в Москве – наше привольное степное житье[20].
Сила духа
Лет двадцать тому назад (в первые годы после войны. – Ред.) мы вели большие работы по поискам железных руд в Приаралье. А надо вам сказать, что в тот период я находился в трудном положении. Каждый год мы привозили все новые и новые находки, привозили горы образцов, проб. У меня в Москве накопились горы схем, калек, геологических карт. И, самое главное, накопилось огромное количество наблюдений, мыслей, материалов для широких обобщений, выводов. Было совершенно ясно: надо остановиться, осмотреться, как говорят, сделать теоретические выводы об исследовании этого обширнейшего района (Северное Приаралье). В конце концов это был мой долг ученого. Но зимы хватало на черновую обработку материалов, а лишь только сходил снег – снова настоятельно звали нас тропы геологической разведки.
…Это случилось осенью сорок девятого года. Я приехал в одну из партий проверить результаты исследований и спустился в шурф – двадцатичетырехметровую отвесную трубу, в которую человека опускали в крохотной одноместной бадье. Завершив осмотр, я велел поднимать меня наверх. И вот, когда подъем был почти завершен, блок оборвался, и бадья полетела вниз. В секунды этого страшного полета сработал инстинкт: руки сами собой уперлись в стенки шурфа, что замедлило мое падение и спасло мне жизнь…
Пока друзья наверху подвезли другой подъемник с новой бадьей, пока ее прилаживали и спускали, прошло я уже не знаю сколько часов, или дней, или лет… Я лежал внизу, в темноте, раздираемый болями, с переломанными ногами, ободранной спиной, и думал лишь об одном: только не потерять сознание! Ведь я знал: бадья одноместная, я сам должен буду влезать в нее.
Дальнейшее помню обрывками. Как спустили бадью. Как влезал в нее, вернее втаскивал в нее свое тело. Как поднимался наверх. <…> Окончательно пришел в себя в Москве, в больнице Склифосовского. Позднее я познакомился со своим диагнозом. Почти полностью была оторвана правая стопа, открытый перелом правого колена, закрытый перелом лодыжки левой ноги, перелом правого плеча с разрывом артерии, тяжелейшие внутренние ушибы – каждое ранение такое, что достаточно одного из них, чтобы сделать человека калекой… Меня запеленали, загипсовали, растянули чуть ли не во всех направлениях и подвесили прямо-таки как в коконе.
Теперь начались новые мучения – мучения ожидания. Мне сказали: лечение продлится год или два. Год или два безделья, с ума сойти. Время шло, и когда мне освободили правую руку, я уже принял решение: добился от врачей разрешения работать. Решил заняться переводом с французского языка большой монографии М. Жинью «Стратиграфическая геология». Это был мой первый и последний опыт работы в качестве переводчика. Во всяком случае, книга была издана в 1958 году, и две главы из нее в моем переводе! Но это было все не то… Больничная койка цепко держала меня, а впереди оставались долгие, томительные месяцы лечения.
Я перебирал в памяти начатые и неоконченные работы, ломал голову над нерешенными проблемами и вдруг понял: вот он, самый мой долгожданный творческий отпуск, предоставленный мне самой судьбой для осмысления огромного накопленного материала!
…Был строгий консилиум, жестокий спор с врачами, в котором я победил: мне разрешили заниматься, работать прямо тут же, в палате. Жена и друзья позаботились о том, чтобы доставить мне все необходимое: карты, схемы, описания, справки, нужную литературу. Палата превратилась в филиал институтской лаборатории. Работа закипела, дни полетели, и даже кости мои, кажется, стали срастаться быстрее.
Одним словом, уже через год, еще с костылями, я снова уехал в экспедицию, оставив в Москве труд, написанный в больнице, – «Геология Северного Приаралья», ставший моей докторской диссертацией[21].
Человек ноосферы
Орнитологом я не стал, но любовь к живой природе сохранил на всю жизнь. Поэтому я всегда следил за работами зоологов, ботаников и лесоводов и сам публиковал очерки природных условий изучавшихся мною территорий в своих более крупных геологических работах. А когда к началу 60-х годов стал ясен масштаб антропогенных воздействий на эти самые природные условия и возникло понятие о необходимости охраны окружающей человека среды, я включился в разного рода природоохранные мероприятия. <…> За теоретическую основу мы приняли учение нашего великого соотечественника академика В.И. Вернадского о неизбежности превращения биосферы в сферу Земли, организованную коллективным человеческим разумом, – ноосферу[22].
<…> Часто этот термин понимается неправильно. Забывают, что Вернадский называл ноосферой биосферу на следующем этапе ее развития. Это не что-нибудь новое, это существующая сейчас биосфера, но преобразованная коллективным разумом для удовлетворения все возрастающих материальных, культурных, эстетических потребностей численно растущего человечества. И Вернадский был уверен, что человечество пойдет по тому пути, который сейчас уже явно наметился, – по пути очень строгого соблюдения экологических правил дальнейшего развития хозяйства[23].
<…> Кризисные экологические ситуации вовсе не являются следствием научно-технического прогресса. Чаще всего они возникают в результате неумелого, а иногда и преступного использования открывающихся возможностей[24].
В первой половине 80-х годов проводились изыскания и шла интенсивная проработка проектов переброски части стока рек севера Европейской части СССР (Онега, Сухона, Печора) через Волгу в Каспийское море и переброски части стока рек Западной Сибири в Среднюю Азию. Уже начался подвоз материалов к местам постройки плотин… <…> Мне удалось под эгидой Научного совета по проблемам биосферы создать экспертную комиссию из тридцати человек, которая на протяжении 1985 – начала 1986 гг. каждую пятницу собиралась в моем кабинете, глубоко прорабатывала проекты перебросок, обсуждала их и писала свое заключение. Переброска части стока северных европейских рек, помимо экологического вреда и огромных затрат, оказалась просто ненужной… Заключение нашей комиссии объемом более 150 страниц было в мае 1986 г. передано в Совет министров СССР, Совет министров РСФСР, Госплан и в Отдел науки ЦК КПСС. Председатель Совмина СССР Н.И. Рыжков назначил его рассмотрение на 19 июля… <…> Меня поддержали только Председатель Совмина РСФСР В.И. Воротников и академик А.Г. Аганбегян, убедительно доказавший, что все стоимостные расчеты Минводхозом резко занижены.
Н.И. Рыжков подумал и сказал, что мои доводы кажутся ему правильными, а потому он намерен доложить в Политбюро о целесообразности прекращения финансирования всех работ, связанных с переброской стока северных и сибирских рек. На его вопрос: «Есть ли возражения?» – все промолчали. Совместное решение об этом Совета Министров и ЦК КПСС было опубликовано в газетах 14 августа[25].
Наследие двух вершин: Вернадский и Рерих
В истории отечественного и мирового естествознания В.И. Вернадский является своего рода пророком путей развития современной научно-технической революции. Его гению суждено было увидеть и понять космопланетарную роль научной мысли как новой геологической силы, «меняющей лик нашей планеты», и предсказать будущее нашей планеты – эволюцию биосферы в ноосферу – сферу человеческого разума. По его мнению, «взрыв» научной мысли в ХХ столетии подготовлен всем прошлым биосферы и имеет глубочайшие корни в ее строении. Он не может остановиться и пойти назад. Он может только замедлиться в своем темпе. Вернадский верил, что биосфера неизбежно перейдет так или иначе, рано или поздно, в ноосферу, т. е. в жизни народов, ее населяющих, произойдут события, нужные для этого, а не противоречащие процессу[26].
<…> В последние два-три года, когда административные обязанности больше не держат меня в своих тисках, все свободное время я отдаю вопросам экологии и изучению научного наследия академика В.И. Вернадского[27].
<…> В России всегда было много светлых умов, подлинных творцов в разных областях науки и искусства, признанных во всем цивилизованном мире. Оглядывая сейчас, с порога третьего тысячелетия первую половину нашего XX в., мы замечаем среди множества вершин две особенно высоких, свет которых не угасает, не ослабевает, а, наоборот, с течением времени становится все более ярким.
Это Николай Константинович Рерих (1874–1947) и Владимир Иванович Вернадский (1863–1945)…
Первый – великий художник, но в то же время мудрец. Учитель с большой буквы, путешественник, писатель, поэт, автор многотомного труда «Учение Живой Этики», которая в будущем, возможно, станет Библией общей религии объединенного человечества.
Второй – великий ученый, энциклопедист в области естествознания, кристаллограф, минералог, геохимик, основоположник биогеохимии и радиогеологии, но в то же время глубокий философ и мыслитель, создатель учения о биосфере Земли и о неизбежности ее преобразования в сферу человеческого разума – ноосферу, в которой все человечество будет объединено и начнет разумно преобразовывать природу для максимального удовлетворения своих материальных и духовных потребностей[28].
<…> У В.И. Вернадского был ум аналитический, у Н.К. Рериха скорее синтетический, художественно-поэтический, но подход ко всему у обоих был исторический[29].
Власть гор
…И на третий или четвертый день я проснулся с явным ощущением того, что нахожусь не на Земле, а на какой-то другой планете или в царстве Черномора. Все оставшееся на зеленой Земле стало казаться мне чем-то чужим или случившимся со мною в какой-то другой жизни. Я ловил себя на том, что мне стали безразличными дела и люди, оставшиеся там, внизу. Даже самые близкие мне люди. Я был где-то вне их судеб. И был совершенно свободен от каких бы то ни было обязательств, как перешедший в какое-то другое измерение жизни. Это было очень странное состояние, но не возбужденное, а наоборот, успокоенное, отрешенное, запомнившееся на долгие годы. Хотелось только любоваться этими уходящими в бесконечную даль горными ландшафтами и чувствовать себя не властелином Природы, а песчинкой ее могучих сил. Такова власть гор.
Мне стали понятны буддийские монахи, уединившиеся в пещеры Гималаев или в одинокие ступы на холодных равнинах Тибета. Там было ближе к Богу и дальше от всего земного… <…>
А когда на следующий день мы спустились к Арча-Майдану и поехали вдоль него на север к долине Зеравшана, я радовался и удивлялся всему: зеленым кронам каргачей, торопливому шуму горной речки, пестрым халатам стариков-таджиков. Мне казалось, что я возвращаюсь на родную зеленую и теплую Землю с другой прекрасной, но холодной и мертвой планеты, которая на несколько дней меня околдовала[30].
[1] Яншин А.Л. Тектоника Каргалинских гор // Бюлл. МОИП, отд. геол. 1932. Т. 10. № 2. С. 308–345.
[2] Косыгин Ю.А. Проблемы тектоники молодых платформ // Проблемы общей и региональной геологии. Новосибирск, 1971. С. 12.
[3] Цитируется по: Залыгин С.П. Поворот. М.: Мысль, 1987. С. 5.
[4] Академик Александр Леонидович Яншин: воспоминания, материалы. В 2 кн. Кн. 2. М.: Наука, 2005. С. 309–310.
[5] Шапошникова Л.В. Большой друг музея имени Н.К. Рериха // Академик Александр Леонидович Яншин: воспоминания, материалы. Кн. 2. С. 308.
[6] Там же. С. 311.
[7] Вслед за музой странствий. Интервью чл.-корр. РАМН Н.А. Агаджаняна и специального корреспондента журнала «Наука в СССР» Е.В. Мухиной с А.Л. Яншиным // Академик Александр Леонидович Яншин: воспоминания, материалы. Кн. 1. С. 305. (Впервые опубликовано в журнале «Наука в СССР». 1991. № 6. С. 28–33.)
[8] Найти себя. Академик А.Л. Яншин и народный артист СССР М.М. Яншин (ответы А.Л. и М.М. Яншиных на вопросы читателей записали корреспонденты И. Днепров и А. Шифрин) // Академик Александр Леонидович Яншин: воспоминания, материалы. Кн. 1. С. 192. (Впервые опубликовано в газете«Социалистическая индустрия» от 31 марта 1973 г., с. 4.)
[9] Вслед за музой странствий. С. 305.
[10] Дивное и возвышенное. С академиком А.Л. Яншиным беседует специальный корреспондент «Смены» Марк Баринов // Смена. Изд-во «Правда», 1968. № 22. С. 10.
[11] Академик А.Л. Яншин о Российской академии наук // Академик Александр Леонидович Яншин: воспоминания, материалы. Кн. 1. С. 345. (Впервые опубликовано в: Ответы на вопросы редакции журнала ВИЕТ в связи с юбилеем РАН // ВИЕТ. 1999. № 4. С. 67–70.)
[12] Дивное и возвышенное. С. 10.
[13] Яншин А.Л. Выбор // Академик Александр Леонидович Яншин: воспоминания, материалы. Кн. 1. С. 156.
[14] Там же. С. 162.
[15] Найти себя. С. 195.
[16] Яншин А.Л. Выбор. С. 156.
[17] Яншин А.Л. Выбор. С. 158.
[18] Там же. С. 160.
[19] Родители сыграли огромную роль в становлении личности А.Л. Яншина, он был их надеждой и опорой. Мы публикуем письмо отца, Л.А. Яншина, своему другу детства Горацию Львовичу Цетлину. Письмо написано 22 декабря 1954 года.
[20] Яншин Л.А. Из письма другу // Академик Александр Леонидович Яншин: воспоминания, материалы. Кн. 1. С. 78–79.
[21] Дивное и возвышенное. С. 10.
[22] Неопубликованные заметки А.Л. Яншина (из семейного архива Яншиных).
[23] Без ссор с природой. Интервью специального корреспондента Г. Шевелевой с А.Л. Яншиным // Академик Александр Леонидович Яншин: воспоминания, материалы. Кн. 1. С. 260.
[24] Вслед за музой странствий. С. 306.
[25] Яншин А.Л. О результатах научных исследований академика А.Л. Яншина // Академик Александр Леонидович Яншин: воспоминания, материалы. Кн. 1. С. 181–183. (Рукопись датирована 16 марта 1996 г.)
[26] Вслед за музой странствий. С. 306–307.
[27] Там же. С. 305–306.
[28] Яншин А.Л. Н.К. Рерих и В.И. Вернадский // Академик Александр Леонидович Яншин: воспоминания, материалы. Кн. 1. С. 122–123. (Впервые опубликовано в журнале «Мир огненный». 1998. № 16. С. 12–16.)
[29] Там же. С. 125.
[30] Яншин А.Л. Высоко в горах. 1937 год // Академик Александр Леонидович Яншин: воспоминания, материалы. Кн. 1. С. 117. (Рукопись датирована 8 ноября 1992 г.)