Пусть тебе приснится рай

№ 5-2002-3 |

А.В. Машукова _________

В ап­ре­ле 2002 го­да в Меж­ду­на­род­ном Цен­т­ре-Му­зее име­ни Н.К. Ре­ри­ха про­шла вы­став­ка ху­дож­ни­цы Оль­ги Ве­лич­ко «Про­вин­ция сна». Мир ху­дож­ни­цы на­се­лен не­о­бы­чай­ны­ми пер­со­на­жа­ми, при­шед­ши­ми из снов на­ше­го дет­ст­ва — ска­зоч­ны­ми ге­ро­я­ми, ан­ге­ла­ми и фан­та­с­ти­че­с­ки­ми зве­ря­ми. Оп­ре­де­ле­ние «про­вин­ция», ис­поль­зо­ван­ное в названии, ни­ко­им об­ра­зом не от­но­сит­ся к сти­лю и ка­че­ст­ву жизни: это ско­рее мяг­кая иро­ния ав­то­ра, обе­ре­га­ю­ще­го обозначенную им тер­ри­то­рию от гру­бо­го втор­же­ния дей­ст­ви­тель­но­с­ти. Оль­га Ве­лич­ко от­ста­и­ва­ет свое пра­во на пре­об­ра­же­ние жиз­ни, она не хо­чет ид­ти в об­щей ко­лее. Лю­ди и звери, на­се­ля­ю­щие ее «про­вин­цию», все эти многочисленные ко­ты-фи­ло­со­фы, мас­ленич­ные пе­ту­хи, де­ти, ве­зу­щие свои саночки под зор­ким при­смо­т­ром ан­ге­лов, име­ют к нам са­мое не­по­сред­ст­вен­ное от­но­ше­ние — они не­сут че­ло­ве­че­ст­ву сча­с­тье. Мяг­кий свет, из­лу­ча­е­мый кар­ти­на­ми, как спа­си­тель­ный круг, предохраняет нас от  мыс­лей о не­со­вер­шен­ст­ве бы­тия в ми­ну­ты ра­зо­ча­ро­ва­ния и ус­та­ло­с­ти. По уз­кой тро­пин­ке вслед за ска­зоч­ным Львом, вол­шеб­ным Ба­ра­ном, пре­крас­ным Тель­цом ухо­дим мы ту­да, где жи­вет на­ша веч­но молодая ма­ма и ку­да не­из­беж­но стре­мим­ся мы, ее сча­ст­ли­вые и лю­би­мые де­ти. Ту­да, в Зазеркалье, в мир Лью­и­са Кэр­ролла, Ан­дер­се­на, Бред­бе­ри, в мир Гар­ри Пот­те­ра и Карл­со­на, иг­ра­ю­ще­го на кры­ше на зыб­кой гра­ни двух ми­ров! Ту­да, в мир безоблачного дет­ст­ва — без Фрей­да, ком­плек­сов и стра­хов пе­ред взрос­лой жиз­нью!

По­ня­тия «лу­бок», «при­ми­тив» или «на­ив­ное ис­кус­ст­во», как бы со­блаз­ни­тель­ны они ни бы­ли, в слу­чае Оль­ги Ве­лич­ко не сов­сем уме­ст­ны. На всех ее вы­став­ках — и ка­ли­нин­град­ских (в ме­с­тах, где она тво­рит), и мос­ков­ских (в Рос­сий­ском фон­де куль­ту­ры и те­а­т­ре Юрия Кук­ла­че­ва) — про­фес­си­о­на­лы те­ря­лись в по­ис­ках тер­ми­но­ло­гии, в ис­кус­ст­во­вед­че­с­ких до­гад­ках, а зри­те­ли — про­сто ее лю­би­ли.

Ра­бо­ты ху­дож­ни­цы на­хо­дят­ся в ча­ст­ных со­бра­ни­ях и га­ле­ре­ях США, Фран­ции, Гер­ма­нии, Из­ра­и­ля, Поль­ши, Нор­ве­гии и Рос­сии.

Впечатлениями о выставке «Провинция сна» делится журналист Александра Машукова.

…В дет­ст­ве ма­ма пе­ла мне ко­лы­бель­ную — аме­ри­кан­скую пе­сен­ку про «чер­но­го маль­чи­ка бэ­би». Там бы­ли та­кие сло­ва: «Пусть те­бе при­снит­ся рай, пол­ный ла­с­ко­вых зве­рей, и неж­ный кро­ко­дил. Пусть во сне с то­бой за­те­ют иг­ры бе­ге­мо­ты, львы и ти­г­ры. И с ни­ми в жмур­ки ты иг­рай — спи, ля­ля, моя ля­ля, моя ля­ля…» Те­перь я знаю, как вы­гля­дит то, что долж­но бы­ло мне при­снить­ся.

Он си­дел на ска­мей­ке, в бо­тин­ках и под зон­ти­ком. Шел дождь, и длин­ные кап­ли сви­са­ли с на­мок­шей тка­ни зон­та как ни­точ­ки. На ко­ле­но к не­му опу­с­ти­лась ма­лень­кая пти­ца, но она ему не ме­ша­ла. Он ду­мал о чем-то, долж­но быть, важ­ном и пе­чаль­ном, и это от­ра­жа­лось у не­го в гла­зах. От дож­дя бы­ло зяб­ко, и он об­вил­ся по­ло­са­тым хво­с­том: так теп­лее.

Ко­ты свет­ло­гор­ской ху­дож­ни­цы Оль­ги Ве­лич­ко, по­ка­зан­ные на вы­став­ке «Про­вин­ция сна», как и все дру­гие жи­вот­ные на ее по­лот­нах, уравнены с ан­ге­ла­ми и де­ть­ми. Впрочем, нет, не так: с ан­ге­ла­ми и де­ть­ми уравнены не толь­ко жи­вот­ные, но и су­ще­ст­ва, ко­то­рых при­ня­то считать не­о­ду­шев­лен­ны­ми. Иг­ру­шеч­ный сло­не­нок на ко­ле­си­ках, на­при­мер. Или бе­лый плюшевый мед­ведь. Этот по­след­ний заботливо об­нял де­воч­ку, ко­то­рая ра­за в два мень­ше его, и си­дит с та­ким се­рь­ез­ным вы­ра­же­ни­ем на круг­лой оч­ка­с­той мор­де, слов­но хо­чет нам ска­зать: «Я за нее от­ве­чаю». «Где ты, бе­лый мой мед­ведь?» — на­зы­ва­ет­ся эта кар­ти­на.

На по­лот­нах Оль­ги Ве­лич­ко во­об­ще все в об­ним­ку. Мальчики об­ни­ма­ют со­бак, де­воч­ки — коз, ангелы — ко­тов, ко­ты — де­тей, а один ве­се­лый кот об­ни­ма­ет да­же Пуш­ки­на. Ос­ле­пи­тель­но зо­ло­тая бол­дин­ская осень; кот и Пуш­кин си­дят в са­ду за сто­лом, об­няв­шись, и кот в од­ной ла­пе дер­жит чашку, а в дру­гой у не­го пе­ро, ко­то­рым он и во­дит по ли­с­ту бу­ма­ги, очевидно, со­чи­няя бессмертные сти­хи.

Объ­я­тие для ху­дож­ни­цы Оль­ги Ве­лич­ко — пла­с­ти­че­с­кое вы­ра­же­ние об­ще­ния душ. Это об­ще­ние несет бе­зус­лов­ное, ни­чем не ом­ра­чен­ное сча­с­тье, а по­то­му кар­ти­ны за­ли­ты све­том, и цвета соч­ные и ра­до­ст­ные, как на дет­ском ри­сун­ке. В этом об­ще­нии — гар­мо­ния взаимопонимания: ду­ши чувствуют друг дру­га, они ис­пол­не­ны неж­но­с­ти. Они вместе, и ни­что не мо­жет их раз­лу­чить.

Кар­ти­ны Оль­ги Ве­лич­ко от­кры­ты и до­вер­чи­вы до на­ив­но­с­ти, но это бе­зус­лов­но на­ив­ность му­д­ро­го и об­ра­зо­ван­но­го че­ло­ве­ка, про­пу­с­тив­ше­го че­рез се­бя ис­то­рию ис­кус­ст­ва и при­шед­ше­го в ре­зуль­та­те к сознательной про­сто­те вы­ра­зи­тель­ных средств. К про­сто­те — как к выс­шей сту­пе­ни изо­щ­рен­но­с­ти. «На­вер­ное, лег­ко до­га­дать­ся, ко­го люб­лю из стар­ших, — го­во­рит са­ма Оль­га, — Фра Ан­дже­ли­ко, Ве­ла­с­ке­са, Ма­тис­са, Ван Го­га, Ку­с­то­ди­е­ва, Ма­в­ри­ну… Во­об­ще люб­лю всех ис­крен­них и на­ив­ных, тем­пе­ра­мент­ных и неж­ных, загадочных жи­во­пис­цев». А еще — лу­бок и ил­лю­с­т­ра­ции Ива­на Би­ли­би­на, фоль­к­лор­ные мо­ти­вы На­та­лии Гон­ча­ро­вой и яр­кий мир Па­у­ля Клее,  рус­ские сказ­ки и по­эзия Се­ре­б­ря­но­го ве­ка — впрочем, раз­ве пе­ре­чис­лишь все ду­ши, ко­то­рые мо­гут ока­зать­ся родственными этой ху­дож­ни­це, та­кой бес­ст­раш­ной в сво­ем уме­нии лю­бить? Та­кой жен­ской в этом уме­нии…          

«Я жи­ву в чу­дес­ной про­вин­ции это­го все­об­ще­го, где бро­дят еди­но­ро­ги, очень мно­го де­тей, и поч­ти все зве­ри из Нар­нии — го­во­ря­щие. Муж­чи­на ча­с­то бы­ва­ет в дру­гих ме­с­тах, где про­ис­хо­дят «са­мые глав­ные со­бы­тия». Мы его ждем. Глав­ные со­бы­тия на­шей жиз­ни — вес­на, ле­то, ут­ро, ве­чер, пер­вый снег…»    

Пу­с­кай муж­чи­ны стран­ст­ву­ют где-то да­ле­ко, оза­бо­чен­ные сво­и­ми важ­ны­ми де­ла­ми, — их от­сут­ст­вие не ощу­ща­ет­ся как пу­с­то­та или по­те­ря. Они вер­нут­ся. Кро­ме то­го, о них по­сто­ян­но на­по­ми­на­ют де­ти. Ин­те­рес­но, что на кар­ти­нах Оль­ги Ве­лич­ко не так уж ча­с­то мож­но встре­тить че­ло­ве­че­с­ких мать и ди­тя вме­с­те, са­мые вы­ра­зи­тель­ные ма­мы у нее — кош­ки. Вот она ле­жит на по­ло­вич­ке, семь раз­но­цвет­ных ко­тят утк­ну­лись ей в теп­лый жи­вот, она не­по­движ­на, и толь­ко гла­за по­лы­ха­ют жел­тым ог­нем. А вот си­дит дру­гая ко­ша­чья ма­ма, по спи­не у нее, как по де­ре­ву, ка­раб­ка­ет­ся ко­те­нок, а два дру­гих с де­ло­вым ви­дом рас­по­ло­жи­лись на ее хво­с­те, буд­то на жер­доч­ке. Ли­ца (не мор­ды!) этих ма­маш крот­ки и оду­хо­тво­рен­ны.     

В на­пол­нен­ном и ти­хом жен­ском ожи­да­нии, о ко­то­ром го­во­рит и пи­шет свои кар­ти­ны Оль­га Ве­лич­ко, чув­ст­ву­ет­ся не толь­ко рос­сий­ская безоглядная щедрость, но и восточное сми­ре­ние. Не­да­ром художница ро­ди­лась и учи­лась во Фрунзе, а по­том в Алма-Ате (она за­кон­чи­ла де­ко­ра­тив­ное от­де­ле­ние Кир­гиз­ско­го ху­до­же­ст­вен­но­го учи­ли­ща и ху­до­же­ст­вен­но-гра­фи­че­с­кий фа­куль­тет Ка­зах­ско­го уни­вер­си­те­та име­ни Абая). И в быв­шем не­мец­ком го­род­ке Ра­у­ше­не, ны­не Свет­ло­гор­ске, рас­по­ло­жен­ном под Ка­ли­нин­гра­дом, Ве­лич­ко жи­вет все­го семь лет. Го­во­рят, кстати, что рань­ше она пи­са­ла сов­сем по-дру­го­му, и Вос­ток пред­ста­вал в ее кар­ти­нах за­мк­ну­тым, не­яр­ким, ми­с­ти­че­с­ким, почти сумрачным. Сей­час это труд­но се­бе пред­ста­вить. В ее сегодняшних кар­ти­нах нет ни на­ме­ка на сдержанность или за­кры­тость. Теперь, ес­ли, ска­жем, она изо­б­ра­жа­ет ночь, то тем­но­та по­лу­ча­ет­ся бла­го­уха­ю­щей, про­хлад­ной, пол­ной тай­ной жизни, но ни­как не стра­ха. Так что да­же волк не принесет здесь не­сча­с­тья (кар­ти­на «Сад»).  

Жизнь со­сто­ит из от­кры­тий, каж­дое из ко­то­рых важ­но. Как у той улит­ки, что за­полз­ла на боль­шую ра­куш­ку и вдруг уви­де­ла мор­скую даль. И, ка­жет­ся, да­же всплес­ну­ла руч­ка­ми. «Улит­ка, уви­дев­шая мо­ре» — эту кар­ти­ну мож­но бы­ло бы при­нять за дек­ла­ра­цию, ес­ли бы Оль­га Ве­лич­ко бы­ла к ним склон­на. Ей про­сто нра­вит­ся за­ме­чать то, ми­мо че­го спо­кой­но про­хо­дят дру­гие, она лю­бит ос­та­но­вить­ся, рас­смо­т­реть во всех по­дроб­но­с­тях и прий­ти в вос­хи­ще­ние. Раз­ве не до­сто­ен вос­хи­ще­ния, на­при­мер, кот Джеф­фри? Пор­т­рет это­го ко­та, вы­пол­нен­ный в тра­ди­ци­ях рус­ско­го луб­ка (вспо­ми­на­ет­ся гра­вю­ра XVII ве­ка «Кот Ка­зан­ский»), ок­ру­жен над­пи­ся­ми, ко­то­рые рас­ска­зы­ва­ют бук­валь­но о каж­дом его жиз­нен­ном про­яв­ле­нии. «Ибо Бог бла­го­сло­вил его бо­гат­ст­вом дви­же­ний. Ибо он уме­ет тан­це­вать под лю­бую му­зы­ку…» 

Так все они — зве­ри, де­ти, ан­ге­лы, де­ре­вья, — за­пе­чат­лен­ные вни­ма­тель­но и неж­но, и ос­та­ют­ся в на­шей па­мя­ти как часть еди­но­го ми­ра.

Кот в оч­ках и на зад­них ла­пах со­сре­до­то­чен­но об­ли­зы­ва­ет пе­туш­ка на па­лоч­ке и од­но­вре­мен­но ук­рад­кой ко­сит гла­зом в рас­кры­тую книж­ку. А за ру­ку с ним — де­воч­ка в спу­щен­ных кол­гот­ках.

И «Слон of my dream» («Слон из мо­е­го сна») — весь в ор­на­мен­те, как круг­лый до­мо­тка­ный по­ло­вик, с хо­бо­том-буб­ли­ком, а на хво­с­те у не­го ре­зин­ка.

И ру­мя­ная мо­ло­ду­ха с ве­ни­ком и ры­жим ко­том на ру­ках, за­ку­тан­ная в пе­с­т­рое сте­ган­ое оде­я­ло, ще­д­ро при­по­ро­шен­ная снеж­ной кру­пой («Пред­пра­зд­нич­ный снег»).

В ка­кой-то мо­мент ста­но­вит­ся все же стран­но, что в этом ми­ре сов­сем нет ни стра­ха, ни тре­во­ги, ни со­мне­ния, ни от­ча­я­ния. Не­уже­ли, прав­да, мож­но жить, ос­та­ва­ясь в сто­ро­не от все­го это­го?

Да нет, та­ко­го не бы­ва­ет. Вот и са­ма Оль­га Ве­лич­ко го­во­рит: «По­след­нее время мне все труд­нее бы­ва­ет там, где не­бо чер­но­ва­то, ку­да не за­ле­та­ют ан­ге­лы и где ду­ша долж­на все время бороть­ся, на­пря­гать­ся и при­спо­саб­ли­вать­ся, де­фор­ми­ру­ясь. Про­сто Гос­подь ос­тав­ля­ет нам знаки по­всю­ду. Мы долж­ны уга­дать их значение. Все знаки го­во­рят мне, что смерти— нет».